Быль, похожая на небыль

| 6-09-2017, 11:02 |

Г - Громоотвод. Часть 2.

   «Пьеса написана на основе реальных событий». Так говорится в аннотации «Громоотвода». Но насколько они реальны? Сегодня мы снова возвращаемся к этой теме.
   Пусть простят меня читатели за то, что пользуюсь своим служебным положением, но уж очень хочется рассказать одну из историй нашей семьи.
Мой дед Николай Дмитриевич, как и герой пьесы «Громоотвод» А. Л. Комин, в деревне делал кирпичи. Он не был богатым заводчиком, но во всей краснобаковской округе считался очень хорошим печником. И чтобы поддерживать «реноме», на каждом кирпиче тоже ставил свое личное клеймо. Однажды его дочери, играя в клетке из приготовленного к обжигу сырца, маленькими детскими пальчиками слегка повредили фамильный знак. В тот день старшая дочь впервые узнала, чем пахнет солдатский ремень.
   Это было один-единственный раз. Дед очень любил свою семью. А дальше – продолжение истории. Ее особенно любит женская часть нашего рода.
   Когда деда призвали на службу, сначала он оказался в царской охране. Потом Первая мировая война, фронт, плен, где немцы (еще не фашисты) просто зверствовали над русскими пленными. Спасся дед чудом. Наверно, благодаря тому, что очень быстро выучил немецкий язык. Из лагеря для военнопленных его отправили в какую-то деревню. Старательный, очень смышленый русский парень настолько понравился немецкому барону, что тот решил женить его на своей дочери!
   Эх, дед, дед… Был бы я сейчас немецким бюргером, потягивал баварское пивко, ездил по Европам на белом «мерседесе» и на чем свет стоит поносил нерадивых «русиш швайн». Но дед тогда честно и прямо сказал хозяину: «Хорошая у вас дочь, но там в России ждет меня любимая». – «Насильно мил не будешь», – подумал немецкий барон и отпустил деда домой, к любимой девушке и…кирпичам.
   А в конце 90-х в Семенове у журналистов севера области была встреча с фермером Иваном Скрипцевым. Иван Ферапонтович интересно рассказывал про свое крепкое хозяйство, а потом вдруг на минуту отвлекся: «Свое дело нужно делать так, как наши предки, – на совесть. В доме моей матери седьмой десяток лет служит русская печь, и там на каждом кирпиче надпись: ‘‘Грачев Н. Д.’’». Представляете, что испытывал я тогда?! Дед оставил этот мир еще до Великой Отечественной, а память о нем до сих пор жива! И как же жаль, что никто не пошел по его стопам. Вот и я лишь худо-бедно кладу полусырые «кирпичи» своих статей в подвалы газетных полос-однодневок.
   Вот такая семейная история. То ли быль, то ли небыль. Для чего я ее рассказал? Клеймо на кирпиче означает больше чем украшение, больше чем фирменный знак. В старину были строгие правила и порядки.
   – Первую букву на кирпиче имел право ставить тот, кто начинал дело первым, – поясняет один из авторов пьесы Сергей Седов. – Те, кто шел за ним, должны были дополнить эту букву каким-то элементом: кружком, ромбом, квадратом. На кирпиче у Комина стояла одна-единственная буква «К», и ничего больше.
   – Комины – раньше такая фамилия бытовала не только в Ярославской губернии, но и в наших краях, – рассказывает директор Воскресенского музея Ольга Махотина. – И кирпичное дело было развито достаточно хорошо – многие здания в поселке построены из кирпича ручного производства.
   Так, может быть, кому-то из старых печников или строителей попадались те самые кирпичи с буквой «К» на тычковой или ложковой сторонах? Тогда, наверно, сразу бы отпали все сомнения, быль или небыль рассказал нам Владимир Иванович.
    Лично у меня такое ощущение, что вместе с постановкой этой пьесы меняется и отношение к самому Виноградову. И у строгих музейщиков тоже.
   В последние годы жизни Владимир Иванович нередко бывал в нашей редакции. Невысокого роста, крепенький старичок неспеша поднимался по крутой редакционной лестнице на второй этаж, незаметно проходил в кабинет корреспондента Юрия Немцева, и там за полуприкрытыми дверьми они могли беседовать часами. Каким же замечательным рассказчиком был Виноградов! Потом Юра публиковал в газете очень интересные краеведческие зарисовки. К ним музейные работники относились с осторожностью. На самом деле, эти заметки были написаны так искусно, что не поймешь, правда это или вымысел.
   Как-то по мотивам одной из зарисовок Ю. Немцева мы решили снять в музее сюжет про главного героя пьесы – Сергея Беляева, при жизни отличавшегося непредсказуемым поведением. Не тут-то было! Музейщики не позволили это сделать. И по-своему они были правы.
   Но если по сути, грань между исторической правдой и легендами и преданиями настолько тонкая, что, предавая забвению устные рассказы авторов из народа, можно с водой выплеснуть и ребенка.
   По такому случаю два примера. Вот выдающийся инженер, мемуарист Андрей Дельвиг в книге «Мои воспоминания» пишет про «дикого» воскресенского помещика Николая Толстого, что он «в полном дезабилье ходил по всем комнатам». И хотя Дельвиг недолюбливал свояка, кто осмелится сказать, что это злой вымысел?
   А вот воспоминания воскресенских старожилов про то, как экстравагантный владелец роскошного деревянного особняка Сергей Беляев заставлял свою жену выходить полуобнаженной к гостям. Как воспринимать их?
   У той же тонкой грани находится и драма Владимира Виноградова и Сергея Седова «Громоотвод». И хорошо, что к этой постановке Воскресенский музей отнесся без излишней скрупулезности.
   – Безусловно, «Громоотвод» – литературное произведение. Однако историческая подоплека в нем есть, – говорит Ольга Николаевна. – Можно сказать, что это краеведческие заметки, воспоминания, перенесенные в литературный жанр.
   И все-таки быль это или небыль? Что происходило в начале прошлого века в Воскресенском в реальности, а что вымышлено авторами?
   – Все персонажи главных героев существовали на самом деле. Имена крестьян придуманы лишь отчасти, но давайте считать, что они вымышлены, а совпадения, которые встречаются в некоторых документах, случайны, – раскрывает секреты литературной кухни Сергей Седов. – А вот истории с поздравлениями Беляеву («По нужде в сортиры ходят, / Девки бегают в овин. / Разрешите вас поздравить / С днем прошедших именин!»), с принесением пьяного в дом («Ой, где это я?» – «В раю, дяденька!»), с потешными розыгрышами и конкурсами помещиков («Кто лучше хозяина поцелует, тому пять рублей») и все остальное – это не вымысел. Дед рассказывал их многократно.
   И наконец о самом главном. О громоотводе из драгоценного металла. В первой рукописи Виноградова большая часть повести посвящалась приключениям двух отчаянных парней на трубе завода. И там описан очень любопытный момент. Его нет в новой пьесе. Оказывается, герой, снимавший громоотвод ночью, все-таки сорвался с трубы, но упал внутрь. От смерти его спасла решетка и ветки, которые за много лет туда натаскали птицы. По рассказу Владимира Ивановича – орлы.
   Чему тут не верить? Разве только тому, что это были именно орлы?! Все другие трагикомичные истории из жизни воскресенской знати – самая что ни на есть сермяжная правда.
   Но даже если в этом сомневаться, все равно замечательную пьесу сочинили Владимир Виноградов и Сергей Седов и поставили на сцене ЦКД артисты народного театра.
   А верить в эту историю или нет, по-моему, дело второстепенное.