НОВОСТЬ НЕДЕЛИ / Новости

Не последний приют. Дом милосердия среди могил

 Сколько захоронено на старом воскресенском кладбище, вам не скажет никто. Много, очень много, а может, и не очень. Информации о старом погосте на улице Некрасова ничтожно мало. Вот разве что площадь точно известна – 32 тысячи 134 квадратных метра.
 
Сколько можно вырыть могил на этой площади? Шестнадцать тысяч, верно, можно вырыть, да еще шестьдесят квадратных метров с лишком останется. Как вчерашний поселок под землей. Да если еще один на одном через раз зарыт, то и на городок небольшой наберется. Но не больше. Встречаются здесь могилы еще конца позапрошлого века, но в основном все памятники и кресты века двадцатого.
Кладбище в литературе и кино всегда место мистических и порой страшных историй. Сразу вспоминаются герои Твена, Том Сойер и Гекльберри Финн, что отправились ночью на могилу старикашки Вильямса, чтобы сводить бородавки. 
 Тому и его товарищу было жутко бродить среди могильных плит в полночь. А у нас люди просто живут на кладбище. Двое человек, женщина и мужчина, одни среди тысяч мертвых. 
Хотя это только на словах тревожно. В жизни-то все по земле ходим, а что под ней, какая разница? Все там будем. Можно и так думать, но, чтобы понять, как люди оказались жителями погоста, нужно спросить их самих.

На кладбищенском заборе черно-белый кот. Известно, животные любят бродить по могилкам, но здесь их как-то очень много. Почти рядом, за главными воротами стоит маленький деревянный дом с торчащей железной трубой. Словно изба Бабы-яги присела среди оградок и крестов. На стук дверь открывает сама Бабка-ежка, да простит меня Валентина Николаевна Демидеева. Ну никак не могу я уйти от того сказочного образа. Дать метлу и ступу этой гостеприимной хозяйке – и  вот она, Бабушка-яга, гроза Иванов Царевичей и домовых.

 Проходим в избушку, в полумраке на маленькой кровати лежит дедушка, Валентина Николаевна называет его Иван. 
У домика три маленьких окна, весь свет внутри от них, электричества нет. Квадратная кирпичная печка, на которой не сготовишь поесть, стол, две кровати, пара стульев, кресло да несколько шкафов. Нехитрая обстановка создает на крохотном пространстве чувство нагромождения. По словам Валентины, живут они здесь недолго, всего два года, но сторожка и до того не пустовала.
– Тут жил бомж. Какой-то мужчина. Он здесь и умер. Высокий, худенький какой-то мужчина. А до этого тоже жил дедушка. Я его хорошо знаю. Тоже ему восемьдесят с лишним, около девяноста лет.

Легко при первом же впечатлении выписать человеку характеристику и сделать выводы по линейке стереотипов. Бродяги. Мало ли таких блуждают по стране или вот хоть на ступе летают. Оказалось, Валентина Николаевна бывший директор этого кладбища

– Я раньше была. Да. Потому что я на пенсию ушла с этого кладбища (стучит рукой по столу у окна). Мне подарили подарки. Мне юбилей сделали. И я им сделала. И торты, и все покупала. Ну не знаю чего такое вот. В общем, я отсюда ушла на пенсию. На пятьдесят пять лет. Ну я была, работала, меня вызывали. И как покойник, как чего-то, меня вызывают. Я была там в деревне, в Кучинове жила. Ага. Есть покойник – меня вызывают. Приходили машины, приезжаю, смотрю, если место есть, место я даю. Пожалуйста. Если места нет, я вызываю начальников. Или Татьяну Михайловну, или Владимира Никандровича Зеленова. А что  мне делать, если я не могу вам дать такого места? Я не возносима. Куда деваться, если мне так! А так если место есть – пожалуйста, копайте могилу.
– А сейчас здесь хоронят?
– Хоронят! Вот привозили мужчину. Откуда, Иван? – обращается к Виноградову. – Откуда-то издалёка, – продолжает сама. – Далеко-далеко-далеко, привозили хоронили неделю или две назад. Хоронят, хоронят один за одним.

Когда-то давно у Валентины была другая жизнь, семья, дети. Было это так давно, что она вспоминает об этой жизни как о чьей-то чужой:
– Хотя семь детей у меня. Семеро было… Двоих задавили. Умерли двое детей, мальчик и девочка. Скончалися. Остались пятеро. Одни в Вязниках живут. А один здесь. На Ленина, недалеко, 41А. Помогают, сейчас… 

У меня пенсия фиг ни фига. А тут (смотрит на лежащего Виноградова) дочка забирает тоже. Ну дает дочка маленько, капельки. Хоть две тысячи, хоть три тысячи. Хочем расписаться мы с ним. Под старость лет-то. Он давно мне предлагал

– Да ладно, – вставляет реплику лежащий Иван, который все время нашего разговора молчал, не вставая с кровати, так что все за него говорила его хозяйка. Иван, обыкновенный Иван, не царевич, но, как привороженный, оказался здесь.
– А это Иван Николаевич Виноградов. Дочка у него есть, с дочкой он не хочет жить. Ко мне, ко мне. Жил под горой там внизу (показывает). А я за ним ухаживала. Сколько лет ухаживала… Уже десять лет живем с ним.

Соседства мертвых Валентина и Иван не замечают, жалуются, что электричества на кладбище администрация не проводит.
– Так чего делать-то? Говорят, живых надо бояться, а не мертвых. Мертвые-то лежат и лежат с Богом, молясь. Пускай лежат отдыхают. Господи, прости. А живые-то приходят который раз, так и в окошко стучатся, и в дверь стучатся. Спрашиваю: чего вам надо? То рюмочку дай, то конфеточку дай закусить, то еще чего дай...
В домишке с Валентиной и Иваном живут две собачки Ляся и Кнопка да кот Рыжик. Собачки небольшие, сидят за печкой. Кот Рыжик гулял на улице, то есть на кладбище, возле дома. Валентина Николаевна любит животных и жалеет своих питомцев запечных:
– Они маленькие, куда их, жалко. Это мамка, это дочка. Побегают по улице и опять сюда.
Добрые, бедные люди, которые нашли свой уголок среди пристанища мертвых, жалуются на живых, здоровых, с крышей над головой, обыкновенных бессердечных.
– Пришел один, бросил коробку, вот вам подарочек. А там котята. Вот теперь по кладбищу бегают.

Правда рядом с домиком на одной из могилок резвились черно-белые сорванцы. Что с ними будет? Впереди зима, холод. Если и выживут, то только благодаря Валентине. А она сама готовит есть на маленькой туристической газовой плитке

В поселковой администрации Алексей Владимирович Гурылев расставляет все точки в этой истории:
– Это бомжи. Они заняли кладбищенскую сторожку. Этот дом был просто склад. Выгонять людей зимой на улицу мы, конечно, не будем. Может, их удастся определить в дом милосердия.
Дом милосердия – это, конечно, был бы выход для нормальной жизни Валентины Николаевны и Ивана Николаевича. Но тогда и кот Рыжик, и собачки Ляся и Кнопка точно останутся здесь, на кладбище, навсегда. Никто не найдет им новый приют. 

Сергей МАРЦЕВ

Фото автора