Учитель на все времена
Что сказать, в деревне нет даже водопровода. И это в наш век – век космонавтики и ракеты «Калибр»,...
Когда-то люди, что очень верили в будущее, поставили между двумя деревнями – Изъянкой и Большой Юронгой – школу, клуб и медпункт. Они не сомневались – наступит время, и деревни соединятся.
Трудно было не верить: Изъянка ширилась, сюда переехала Новониколаевка после пожара, Пурешиха, перетекало население лесных поселков. Триста человек жило здесь к началу 80-х. Эта ностальгическая цифра отпечатана на табличке маленькой кирпичной часовенки у въезда в деревню. Теперь здесь живут восемнадцать. А часовню поставили люди, которые верят: деревне осталось недолго, пусть хотя бы цифры на табличке хранят память о прежнем.
Осталось ничего
Одна из инициаторов установки часовни Галина Михайловна Смирнова, бывший учитель Изъянской школы.
– В 18-м году у нас была встреча всех изъянцев – шестьдесят семь человек приехало, – и я говорю: «Давайте хоть крест поклонный поставим». А Петя Ливанов предложил: «Везде часовенки стоят, давайте и мы сделаем». Собрались мужики и сделали. Еле крышу придумали, где достать. Игорь Николаевич помог, у Доронина паренька-сварщика нашел (И. Н. Охотников, глава Воздвиженской администрации; С. И. Доронин, предприниматель. – Прим. авт.). Еще хотели выпилить тут все ветки, а осталось два мужика в деревне, третий уж постарше. Решили до весны оставить. И крестик весной перекрасим в золотой цвет.
Сама Галина Михайловна оказалась в Изъянке в то самое благополучное время.
– Я в школе работала, в 68-м году приехала – сорок семь человек было в четырех классах, а доработалась – один ученик остался. В 2004 году школу закрыли. Когда я маленькая была, так нас возили в кузовной машине до Большого Поля, полный кузов учеников, вот сколько. А теперь всех – пять на Большом Поле. В 90-е годы все и рухнуло воедино: закрылась ферма, закрылся колхоз, и осталось ничего. Молодежь стала уезжать, а старики чего, от стариков никакого приплода.
До того как школу поставили в чистом поле, квартировала она в частных домах в Изъянке, одно время – у Галиных бабушки с дедушкой. Они и попросили похлопотать за внучку после городецкого училища: пусть, мол, за нами ухаживает.
– Вот я приехала да так с тех пор и ухаживаю, перехоронила всех. Остались только племянники, да дети, да внуки. А куда денешься в деревне, тут замуж вышла за местного, за водителя. У всех учителей раньше мужья трактористы да водители были.
И теперь уезжать никуда не хочется. Дети зовут: «Поехали, мам». – «Да, – говорю, – пока не последний житель»
Перстенек для пряхи
Антонина Николаевна Сорокина все то, о чем вспоминала Смирнова, знает изнутри. Где только не работала она за свои восемьдесят: на ферме, маслозаводе, в пекарне, магазине, на подсочке, в поле прицепщиком. Где ни заставят, везде работала, разъясняет она. Ее вот-вот должна забрать на зиму дочь, а пока она коротает дни у телевизора и за прялкой. У двери в горницу целый мешок темной шерсти.
– Где перстенек-от? – суетится Антонина Николаевна, без него нитка скользит. Перстенек обнаруживается рядом с веретеном – это большая толстая гайка, которую Сорокина надевает на палец, садится за прялку и, кажется, тут же забывает о посторонних, погрузившись в дело.
– Она и в фильме «Живи и помни» пряла, – шепчет Галина Михайловна. И вместе они снова предаются воспоминаниям. Здесь на краешке района был свой изъянский колхоз.
– Все шло честь чередом, помогали, видно, колхозам-то, – рассказывает Смирнова. – И дома строились, и дороги, и фермы. Все фермы были перестроены, всё с Бора возили кирпич.
Раньше, я еще маленькая была, так тут и телятник был, и коровник, и звероферма, лис держали, и птичник. Помню, был сарай, в сарае лошадь белая – Черкесска, по кругу ходила, льняное масло взбивали. Тресту возили больше все в Шарангу, тут дорога была, а масло здесь били. В магазине сейчас покупаешь – какое-то с пригорчью, а на самом деле оно вкусное такое, сладкое. Раньше, конечно, было все интересно, теперь не так.
Потом вдруг колхозы объединили, изъянский – с большепольским, на нас больно-то и не глядели, наверное. Ну все-таки дорогу сделали к магазину. Теперь у нас хлебный день понедельник и пятница, в пятницу и автолавка приезжает. В прошлый раз два раза машина ломалась, приезжали уж к обеду. Ну по такой дороге-то. Спасибо хоть райпо возит. Предприниматели никто не ездят. Такси полторы тысячи. Так вот и живем.
Раньше почти все держали и коров, и овец, и коз: без скотины в деревне непрожива была. За лето раза два только отпасешь, вот какое стадо было, а теперь в деревне осталось два петуха. Бывало, утром встанешь, ферма в три часа гудит вовсю уже, пилорама визжит, а теперь только и увидим, что лес везут машины. Поглядишь в окошко, страх аж обуревает – один бурьян да лес.
Я нынче обзванивала всех, у кого дома есть: приедьте, обкосите, благоустройте. Но приехали только двое. Конечно, жалко деревню, ой как жалко… Километр сто метров деревня была. Сейчас края, может, и такие, а дома-то нежилые. Работа? Да какая работа. Кто на пилораме работал, так и то не все были оформлены.
Как на параде
Рядом с домом Антонины Сорокиной внушительный двухэтажный дом – Цымбаловых. Не одно здание в Изъянке принадлежало этой семье. Сейчас потомков лесопромышленников Цымбаловых здесь нет, как и их бывших владений. Как и потомков крымских татар и украинцев, которые работали в заветлужской тайге. Помнят о них старожилы да урочища.
– Вот тут пруд есть, назвали его Неволя, – рассказывает Галина Смирнова, – потому что пленные копали, копали лопатами. В лесу был поселок, да тут много было поселков-то, и репатриированных много – и крымских татар, и с Украины. Они все разъехались, кто на Северном живет, кто куда-то уехал.
Напоследок мы зашли к Усковым. Около русской печки пыхтела буржуйка.
– Мы все зимой такие ставим, – разъясняет Смирнова, – замерзнешь без нее, у нас такие высокие дома.
Виктор Сергеевич – потомственный пчеловод.
– Все на работу ходили, а мы рои караулили, – говорит он. – Тогда через дом да в каждом доме ульи были, хоть три-четыре. Так я с детства, считай, только в армию уходил.
Дом Виктора и Софьи Усковых стоит под громадной липой. Когда-то Галина Смирнова выспросила у бабушки: оказалось, старики первопоселенцы выбрали это место, потому что здесь росли липы, а липы – это плодородная земля, просо будет родиться. Липа Усковых – это опора для улья, в который Виктор Сергеевич второй год ловит рой и никак не поймает. Зато позади, в бескрайнем огороде у него двадцать пять ульев выстроились как на параде. Ровные ряды рыжих домиков, каждый пронумерован. Скромность пчеловода прямо пропорциональна порядку в огороде и на пасеке. Даже о почетных грамотах, завоеванных на сельскохозяйственной выставке на Смоленскую, Виктор Сергеевич отзывается не иначе как:
– Надо было кого-то наградить, на меня выпало – значит, мне дали.
Мы уходили, а за липой Усковых висела толстая радуга.
– Вроде как крутая, наверное, к погодью, – бросает Галина Михайловна.
А какое оно, погодье для целой деревни? Будет ли оно?
Ирина ТУМАНОВА
Фото автора
Что сказать, в деревне нет даже водопровода. И это в наш век – век космонавтики и ракеты «Калибр»,...
Молва людская гласит: в этих местах, на речке Медяна жители строили гати и ловили рыбу. Потому и...
Люди на этой части улицы Центральной теперь не живут. Кто-то умер, кто-то переехал. Несколько...
Деревня Большие Поляны со стороны автомобильной трассы выглядит несколько странно: мелькают...
Деревня Драничное, что расположена в Заветлужье на берегу Усты, в этом году отличилась. Заняла...
Комменатрии к новости