Победители

Наше детство забрал фашист

   Не перестану благодарить судьбу и свою работу за то, что успела еще застать в живых и побывать в гостях у последних ветеранов Великой Отечественной. Помню, что для меня, молодого журналиста, каждая такая встреча с бабушкой, дедушкой становилась настоящим откровением, открытием, прошибала до глубины души. Каждая встреча жива в памяти и по сей день. Как будто это было вчера: Николай Густов из деревни Чанниково рассказывал мне о том, как форсировал Дон в декабре сорок первого, Петр Кандин из Кузнецова – о своей жизни в Бухенвальде, Петр Цветков из Попихи – о том, как у него отобрали медаль «За отвагу» и сослали в Сибирь, Сергей Камышев из Шадрина – о своих «сидениях» в обороне на Синявинских болотах, Алексей Юрасов – о битве за оборону Сталинграда. Их еще было много, но рассказ каждого я помню и сейчас. Вдвойне благодарна тому времени за то, что зачастую рядом с ветераном еще сидела его жена, деревенская женщина, которая вместе с другими, такими, как она, ковала победу в тылу, отдавая на это последние силы и даже больше.
   Но время шло, и с каждым годом поездок в гости к участникам войны становилось все меньше. Словами не передать, как обидно было мне читать соболезнования в газете в адрес их родственников от имени районного общества ветеранов войны.
   В последние годы к ним я не ездила совсем. И вот вдруг – телефонный звонок, а вместе с ним – приглашение сходить к бабушке в Воздвиженское, которая видела начало войны, настоящих немцев, прошла через такое, что никому и не снилось! И все это она готова рассказать. Юлия Филипповна Домрачева – из тех, кого принято называть «дети войны».
   Их называют так не по причине даты их рождения, а потому, что война их воспитала. Они разучились плакать, так как знали, что за это могут убить. Иногда фашисты просто ради забавы или чтобы потренироваться в меткости стреляли в детей. Маленькие люди не могли много работать, а значит, их можно было безнаказанно за это убивать. В концлагерях их заставляли выгребать пепел из крематориев и зашивать его в мешки, их часто использовали в качестве доноров крови для солдат Третьего рейха. Они воевали с партизанами, устраивали засады на немцев, подрывались на минах. Гибли, гибли, гибли… После войны они встали к станкам наравне со взрослыми, взяли в руки косы, вилы и пошли работать в поле. Именно они вместе с бабами на своих худых плечиках держали на плаву все хозяйство страны в войну и восстанавливали его после ее окончания.
   Официально в нашей стране в Великой Отечественной погибло 27 миллионов человек. Военнослужащих из них – 10 миллионов. Остальные – мирные жители, в основном женщины и дети. Дети, погибшие на войне… Их число невозможно посчитать точно

Пролог

   Кошки играют друг с другом на ковре около печки, там им тепло и хорошо. Никаких забот! И только бабушка Юля в заботах: старый дом, под матицами подпорки, пол в коридоре ходит ходуном, прируб неотапливаемый. Ветхость… Но Юлия Филипповна просит:
   – Уж только не надо об этом в газету-то!
   – Милая бабушка, – говорю ей, – что ж вы такая скромная, разве вы такую жизнь заслужили?
   А больше мне ей сказать нечего, потому что просто хочется встать перед ней на колени…

Под немцем

    Я родом из Белоруссии. И мама Агриппина Федоровна, и папа Филипп Федорович – оба из одного населенного пункта, там мы и жили. Деревня Бересневка. Полесская область, сейчас она Гомельская называется. Мама вроде говорила, что я с 39-го года. Родила она меня в Рождество, но в документах записала другую дату – 1 февраля. Крещена я Юлией, а по документам – Ульяна. Я мало помню…
   Помню, у нас в хате немцы жили. Нас они выгнали. Мы жили в окопе, в огороде. Все в окопах тогда жили! Трех лет еще не было мне, как война началась. Помню, как я бегала, все искала отца… на фронт забрали отца. Каждый день бегала! Мама – за мной… Маленькие-то везде лезли. Помню, открыла однажды дверь в наш дом, а там немец стоит, рыжий, высокущий, и на губной гармошке играет! В зеленых брюках, в белой нательной рубашке, босиком. Как сейчас вижу его.
   В деревне недалеко от нашего дома кухня была немецкая, там для них варили наши женщины. Они дали мне кусочек хлеба, намазанный постой (постным маслом. – Прим. авт.). Я съела. Как они смогли мне подать его?
   Ведь охранялось все. Варили, а сами голодные были, поверьте. Я еще раз пошла туда в какой-то день. Так меня немец накомкал да через забор бросил. Сестра увидала, без сознания принесла на руках к маме. Так сильно он меня прикладом избил. Я этого не помню!
   А чего удивляться, если кругом стрельба, кругом снаряды! Брат родной мой на мине подорвался в огороде, когда картошку копали. Повез картошечку с огорода, и у мамы на глазах прямо случилось это. Пятнадцать лет было всего Васе. А произошло это в 1943-м или 1944 году, перед тем, как убили отца на фронте. Мама говорила: «Только вижу, как кепка вверх взлетела, как будто ворона пролетела!» А мы все смотрели, как его к порогу принесли на досках, с разорванной грудью. Как я по нему ревела!
   Для гробов доски ходили отдирать на ферму, с конюшни. Всех своих хоронили на приусадебных участках, на большое кладбище немцы не разрешали нести. Так в рядок и клали. Ребятишек вообще гибло много: лимонки были наложены везде кучами. Найдет детвора такую кучу и… Трактористы потом после войны взрывались на снарядах, когда пахали. Хоть и разминировали все поля, но все равно снаряды оставались.
   – Почему не уходили с оккупированных территорий? – спрашиваю Юлию Филипповну.
   – Не знаю, все в деревне жили, прятались в окопах и жили так, пока Белоруссию не освободили в сорок четвертом году. Жили и терпели, а не оставили свои места. Было так: то уходят немцы, то опять придут. То наступают наши, то отступают. Боялся немец наших: бросал все и уходил, как начинались наступательные действия.

Досталось так досталось

   Самолеты то и дело летали. У наших соседей в доме взорвался снаряд, завалило их, всех людей. Тетку Анну, мать ребятишек, убило насмерть; двухнедельная девочка Юля осталась в живых, ее сестре Любе глаз повредило, Мише – глаз вышибло, Грише – ничего не сделалось. А муж – на фронте. И люди всей деревни помогали им. Все тогда помогали друг дружке…
   Зимой жили в хатах, с немцами. Боялись, конечно! Все боялись! Полицаи были из наших, предательство большое, расстреливали много. Вот мою двоюродную сестру Лену, например. У нее сначала мужа приговорили, потом ее повезли.
    Ямы накопали деревенские люди сами, по приказу немцев. А они дадут прикладом – и человек падает туда, книзу лицом ложится. Потом засыпают на ночь земелькой. Люди живые там лежат! Стонут!
   Кругом полицаи и немцы. Охраняли, выбраться нельзя. Если кто поможет – тут же расстреливали. Так вот Лену только к этой яме подвезли, у нее разрыв сердца сразу случился…
   Многие погибли в партизанах, мои двоюродные, родственников вообще много погибло. Досталось всем! Не забудешь никогда!
   Хоть я сама и не помню, как немцы впервые пришли в деревню, но и рассказать мне не смогли. Знаю только, что они на парашютах спустились. Те, кто все это перетерпел, просто не могли рассказывать! Настолько тяжело. Помню, у сестры перехватывало в горле, как начнет чего-нибудь вспоминать. А мама вообще ничего никогда не говорила… Они столько пережили, столько выревели, им страшно было даже думать об этом снова. Однажды сестра ехала ко мне в гости и где-то на вокзале услышала немецкую речь. Делегация иностранцев там была. С нею плохо стало! Прямо на вокзале вызывали врачей для нее… Ее ведь тогда, в войну, чуть в концлагерь не отправили! Многих тогда собрали, в вагоны посадили уже, но случилась заминка… и они убежали! Ладно хоть нигде еще не оформили документов, и она смогла спокойно вернуться домой. А чего натерпелась!

И после было не сладко

   А война закончилась… В огороде – ничего. А в хате… куда немцы все подевали? Сожгли все кругом, когда уходили. Мебели не осталось, я уж не говорю о фотокарточках. Мы зашли в хату, настелили соломы и так спали. Окошки нам фашисты поразбивали, так мы досками их заколотили да кострицей позатыкали. Ведра даже не было! Приспособили банки после снарядов, гильз – мы так их называли – литровые, пол-литровые. Ведро уже после купили. Сарайку немцы нам сожгли, сад весь спилили и тоже сожгли. И скотину всю подобрали!
   А наших женщин заставляли им готовить. Варили они, стирали на них, копали для них траншеи «под автоматами». Если захворала и не смогаешь – расстреливали! Вот как издевались!
   Фашист все отнял! Все детство у нас забрал, всю жизнь испортил. Мы остались неграмотные, ведь когда война закончилась – мы сразу стали взрослыми, пошли работать! Поднимать страну из разрухи. И ведь нам доверяли! В колхоз стали завозить скотину, дети стали ее пасти, выхаживать ту скотинушку, которую удалось спрятать в лесу во время войны. Копали такие корни, чемеричные, которые выводили вшей. Мыли скотину и нас мыли! Все со вшами были и с чесоткой.
   А потом такой голод был, что умирали от него… Мы вот в сорок седьмом – я и сестры, мальчик (тоже Вася), третий год ему был – лежали, как стеклянные. Опухли.
   Сестра куда-то уезжала, привезла еды. Мама нам давала по крошечке, желудки стали отходить у нас. Говорила: «Нажму на щечку, если ямочка появится, значит – выживет. Значит, отек спадает». Потихоньку нас выходили. Как сейчас помню я Васеньку: ребрышки видно все напересчет и ножки тоненькие, что палец на руке. Он потом не ходил до трех или даже до четырех лет.
   Знаете, как мы себе на новое платье зарабатывали? Возили в город Любеч торф через Днепр! Рядом с нашей деревней были торфоразработки. Мы целой компанией ребятишек нагрузим каждый себе санки и по льду – вперед.
   Выходили часов в двенадцать, в час ночи, чтобы к утру прийти в город и продать торф. А идти надо было десять километров в один конец! Целой вереницей ходили! Нас ждали, нам были рады, людям печки топить нечем было. Кто-то даже иногда домой приглашал и чаем поил. И мы так счастливы были, что еще и сэкономили на обеде!
   Трудолюбие и выносливость пронесла Юлия Филипповна через всю жизнь. До 71 года работала! Была санитаркой в Воздвиженской больнице. А приехала сюда с мужем с целины, там она познакомилась с ним. И живет сейчас в доме, который построили еще его родители.
   Но среди тоскливых мыслей о сгнивших простенках и покосившемся доме она вдруг спохватывается и говорит:
   – А вот кого я добрым словом поминаю каждый день – так это Лесуна! И вот почему.

Подарок от Деда Мороза

   Настоящий подарок от Деда Мороза на старости лет получила Юлия Филипповна. В конце 2015 года она, как тысячи детей из нашей области, взяла и написала письмо депутату ОЗС А. Ф. Лесуну. В нем попросила помочь осуществить поездку на родину. Знала ли бабушка о том, что Анатолий Федорович оказался и сам родом из Гомельской области? Не уверена... Но земляк откликнулся и предоставил ей и сопровождающей ее дочери Оксане бесплатные билеты на поездку туда и обратно.
   В родной деревне и на кладбище, на братских могилах своей области побывали тогда они. Обошли всех знакомых, посетили родные места.
   – Там столько стелл, столько памятников на братских могилах в каждом населенном пункте, столько людей там захоронено – не сосчитать уже никогда!
   Да, всех поисковикам не поднять и не установить фамилии. Но что мы сейчас можем сделать? Хотя бы чтить их память и подвиг. И, главное, донести до своих детей, что ЭТО было. Пусть знают, понимают, что жуткое испытание состоялось в реальном для тех людей времени и что любой из нас, из наших детей мог бы родиться не в двадцать первом веке, а в далекие военные сороковые прошлого столетия.

Эпилог

   Бабушка Юля в своей жизни видела уже такое горе и такой ужас, что, кажется, чего ей после этого жаловаться на дом-развалюху. Да ведь она и не жалуется. Только, знаете, говорят, что в старости люди снова становятся чем-то похожими на детей. А раз так, то второй раз уже невозможно допустить, чтобы Юля хоть в чем-то нуждалась. После того, первого. Хватит с нее уже страданий… Хватит, наверное, на десятерых.

Наталья УТКИНА
Фото автора и интернет