Воскресенская жизнь » Победители » Сестры

Победители / Новости

Сестры

 Выжили четыре девочки.

В старой полуистлевшей тетради рукой моей прабабки выведены девять имен с датой рождения. Собственно, так я и узнала, что они с прадедом родили девятерых. Пять из тех девяти имен встречаются во второй раз. «В сей день умерла...» – повторяются имена в лаконичных записях. То, что это почерк прабабки, сомнений не вызывает: последнего, девятого кроме нее записать было больше некому. Муж умер, когда прабабка была на сносях. Через несколько месяцев родился самый младший ребенок, моя бабушка.

Четыре девочки

По вечерам в Щербачихе, в своем построенном еще в прошлой, хорошей жизни доме Анна Васильевна Сорокина вставала перед иконой и молилась: «Господи, прибери хоть одну!» Девчонки вчетвером голосили, боясь, что господь услышит. Но он не услышал или просто не послушал. Вечно голодные, вечно босые, без присмотра, под неустанное материнское: «Всю башку-то вы мне отъели» – они взяли и выжили. Маша, Лида, Клава и Настя.
– Весна еще только, еще снег, а мы уже босые скачем, где вытает клочочек, с лужи на лужу, с лужайки на лужайку – вот как мы жили, – говорит Клавдия Ивановна. 
Сначала осиротевшую семью еще как-то кормила корова, но вскоре ее забрал колхоз.
– Увели коровушку у нас, не посчитались, что у нас такая семья. А не только у нас, у Софроновых тоже вон пятеро было. Корову-то повели, мама рявкает, а мы за коровой бежим. Не жили, а существовали, а вот выжили, – говорит Клавдия Ивановна про последовавшие за этим годы.
Одна Настя, как младшая, была при матери. Маша мыла избы, в Вятку ходила за хлебом, Клавденку отдали в люди, в семью собственного дяди. Ох и всполошила однажды всех десятилетняя нянька. Уснула Клава беспробудным сном.
 – Не знаю, как они домой попали, петли, наверное, снимали, – говорит Клавдия Ивановна про родителей маленькой Тамарки. – Тамарка, вся грязная, рявкает. Меня разбудили, заругалися, и дядя Ваня меня напорол ремнем. 
Собрала Клавдия свой куфтырь – и на пароход, где другой родственник работал. Спряталась под нары, дождалась, когда пароход отплывет, и только тогда показалась. Приехала в Щербачиху, а ее на берегу уж мать встречает: дядя телеграмму дал. 
 Клавдия единственная из сестер окончила десять классов. 
– Лида кончила только пять, Маша и Настя по четыре, только до Русенихи ходили: не в чем было. Ходили босы. Сапоги у нас катали, мама стригла овечек и шерсть отдавала. А много ли с овечки-то? Вот она скатает сапоги – Маше отдаст, после Маши – Лиде, после Лиды – мне уж рваны-то, а Настасье совсем рванье. 
Да, мама с нами только мучилась. Вывалит картошки целое блюдо – и все сожрем, вывалит огурцов целое блюдо – и все съедим «Ой, да вы всю башку у меня отъели», – говорит. Вот так и жили. Овечек держали, парочку ягночек выкормим, заколем – вот это наше мясо было. Да тоже только по воскресеньям.
Спали мы на полу. Мама набьет матрас свежей соломой, на этом матрасе мы и спим. Лидья с Машей на кровати, а мы с Настей на полу все время, как младшие. У них там одеяло хоть какое-то было, а мы тулупом окутывались. А мама, вот сколь ни помню, все время на печи. Встанет: «Ой, батюшки, все бока больно». Кирпичи, – конечно, больно. 


 
Так и жили четыре девочки, «не жили, а существовали». Но в войну их ждала разная судьба

Маша и Лида 

 Старших Машу и Лиду военное время пощадило. Маша была уже замужем – за речником, иных вариантов у местных девчонок почти и не было. Мужу дали бронь, так и ходили они всю войну на пароходе. Лида, даром что окончила пять классов всего, а писала грамотно и почерк имела красивый – работала в сельсовете секретарем. А на Клаву и Настю у жизни были другие планы. 

Клава

– В сорок втором меня взяли, – говорит Клавдия Ивановна и уточняет: – В июне месяце. Забрали и повезли в Москву. 
Сначала нас всех рассортировали, и три месяца на пересылочном пункте я была – писарем, у меня хороший был почерк. А потом стали поступать студенты – и меня только на батарею на 15-ю перекинули. Помню, повезли нас ночью, и мне командир-от, который меня взял, говорит: «Клавонька, жалко мне тебя, но студенты стали поступать, студентку возьмем наместо тебя».
15-я батарея наша была под Москвой, шесть зениток у нас было. Ну, видишь, уже в октябре или в декабре прогнали немцев-то от Москвы, и я мало достала. Ну все равно… не дай бог никому. 
Я была разведчиком, потом старшим разведчиком, так как у меня было образование. Четыре часа надо было стоять на посту с винтовкой на плече. Вот летит, слышим, какой самолет. Высоко-высоко, не видать, а по звуку определяли. Все самолеты мы изучали, и свои, и немецкие. Ну у меня образование было, я быстро это все освоила. Когда из армии пошла, сержантом уже была.
Вот летит самолет, я передаю: мессершмитт или другой какой. У нас такой прибор был, глядишь – там азимут, угол места. Но сбивали мало почему-то: все ведь быстро, далеко, высоко, только чуть звук слыхать, а их почти и не видать, только дорожка. Все самолеты я хорошо знала, и винтовку мы изучали, по-пластунски ползали, нас гоняли, как собак. А однажды в госпитале лежала: как в школе ходила в мороз-от и обморозилась, так и тут, пока по-пластунски ползала. Долго, – наверное, недели три лежала. А домой не отпустили. Ну и ладно, дома-то эдак же голодные были да холодные.


Жили мы в землянках. Зимой занесет, на пост надо идти – не знаешь, как вылезти. Ребятишки-красноармейцы нас выгребают 

А летом-то дождь. Низко она была, все растает – вода прямо в землянку, по самые нары. Вот мы и скачем с порогу (порог-от высокий сделали) прямо на нары. Только на нарах и спасались.  
Когда немцев отогнали, питание стало получше. А немцы были, так нам и хлеба-то не давали, по сухарю на день. Погрызу-погрызу на посту, опять в карман. Охота есть-то, а жалко все сразу. Нигде ничего достать нельзя было: немцы. А потом их угнали – за щавелем ходили, из крапивы щи варили, вот так и жили. Да ладно все прошло, слава богу.
Когда война кончилась, нас не отпускали, потому что, видишь, японцы на нас налетели. Редко-редко когда самолеты подлетали, но все равно мы стояли на посту. Сначала по четыре часа, а потом уж по три да по два. Были там такие нитки, пушки ими обтирали. Мы их нараспускаем, ребятишки из какой-то проволоки крючки нам сделают, а мы кружева вяжем.

Настя

 Младшую из сестер в армию не взяли, зато «угнали в лес». Две зимы провела Настасья под станцией Шеманиха на лесозаготовках.
– Не знаю, уж куда и отправляли всё – в армию или по колхозам, – говорит Клавдия Ивановна. – Тоже, господи, голы, босы. В лаптишках…Лапти у них там специально плели двоё и выдавали, как износятся. А вот портянки они из дому уже брали, дома было у нас наткано. Зима-то была – снега по колено. Надолго ли зимой лапти? Как она выжила там, не знаю, две зимы мучилась девчонка.
Никаких отпусков им не давали, даже на праздник не отпускали. А летом комары их заедали. Она говорила, как летом комарье, да мошка, да слепни заедали – хуже мороза было.

В последний раз мы встречались с Клавдией Ивановной Карасевой, участницей Великой Отечественной войны, несколько лет назад на Ветлужской. Тогда и состоялся этот разговор о четырех девочках, сумевших выжить в начале непростого ХХ века. На этот раз она уже пеняла господу богу на то, что он ее не забирает. Мучили мою тетку головные боли.
– Скоро девяносто три мне, не дай бог дожить. 
И хоть девяносто три Клавдия Ивановна все-таки отметила, на этот раз он все-таки ее услышал. 

Ирина ТУМАНОВА

Фото из семейного архива

Теги

Похожие новости

Комменатрии к новости

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Написать свой комментарий: