Победители

В сердцах все кипит неоконченный бой...

Мой отец, Федор Васильевич Семенов, – 4 февраля 1918 года рождения. В начале войны он был призван в Вооруженные Силы и воевал до 42-го года. Так начал свой рассказ об отце-фронтовике Евгений Федорович Семенов, житель Воскресенского. Я никогда про отца не писал. И не рассказывал особо. А сейчас с годами приходит осознание, что настала пора.

Рассказывал он такую вещь. Когда мать собирала его в дальнюю дорогу, она дала ему ложку, алюминиевую, очень тяжелую. И когда около города Ржева они отступали, он ее потерял. Как жалел он эту ложку! Ведь она напоминала ему о доме. Отец примерно знал, где ее потерял, и, поскольку происходили бои и наши то наступали, то отступали, во время того как отбивали один населенный пункт, он эту ложку нашел. Спустя три месяца!

Однажды примерно в то же время, подо Ржевом, за ним гнались два немца. Он говорил: «Я запомнил такую вещь. Немцы догоняли на велосипедах, около меня – фьюить-фьюить – только пули посвистывают. Патронов нет, я бежал от них и просто думал: ‘‘Ну все’’. Какой-то громадный камень лежал в поле далеко ото Ржева. Думал – забегу за него, упаду, и будь что будет: убьют, так убьют. А перед этим четыре дня мы не ели, отступали – сил уже не было. Бежишь, и рвет тебя. Упал, лежу. Вот сейчас глаза подниму, услышу смех и увижу немецкие сапоги.

Но когда посмотрел – никого нет. Я встал, из-за камня вышел, смотрю – они от меня пошли. Хотя знали, что я тут упал. И почему они меня не тронули, почему не убили, не знаю».

У отца был хороший голос, он был запевала. «Мы, – говорит, – отступаем, а мне командуют: ‘‘Семенов, запевай!’’ Какое запевай? Не до этого. Проходим через какой-нибудь населенный пункт, люди смотрят на нас – мы уходим, а они остаются. Немец прет за нами, а тут еще запевай».

Отец и в разведке служил. В отряде, в котором он был, голод царил неимоверный. «Послали, – рассказывал он, – нас в разведку в какую-то деревушку – узнать, есть там немцы или нет. Вот мы и пошли туда, человек семь, что ли.

Видим – в центре деревушки горят два костра, и немцы вокруг них сидят. Я смотрю – лошадь привязана. Я эту лошадь тихонечко взял, и мы привели ее в отряд. Мы, конечно, поели, забили это животное, но меня, – говорил он, – чуть не расстреляли: по лошадиным следам немцы запросто могли нас обнаружить». В общем, хватнули горюшка.

Только в 42-м году стали поступать продукты американского производства, вот тогда попробовали, что такое американская тушенка.

Это произошло в 42-м году... У них был расчет противотанкового ружья – стрелком был Николай Григорьевич Кулибаба, а мой отец подавал патроны. Однажды, когда во время боя они подбили танк, их огневая точка из подбитого танка была замечена. Танкист стал поворачивать башню на то место, где они находились, и Кулибаба, его старший, крикнул: «Федька, ложись!» – «Я, – говорил отец, – упал на дно окопа. И только помню, что я в полный рост на бруствере стою и у меня жар какой-то в животе. Шинель как распахнул – кишки висят. И потерял сознание».

Кто его вытащил с поля боя в таком состоянии, он и сам не знал. Или Николай Григорьевич Кулибаба, который остался жив, или, может, медицинские работники. Много лет он потом везде писал, в том числе и в Министерство обороны, но о судьбе Николая Григорьевича Кулибабы он так ничего и не узнал.

Когда его на санитарном эшелоне везли в тыл, на одной железнодорожной станции его эшелон встретился с другим, воинским. Тот шел на фронт. Отец как раз находился в теплушке рядом с дверьми в вагон. Он лежал и, не в силах двигаться, попросил: «Подвиньте меня к выходу, чтобы свежим воздухом подышать!» И когда два эшелона встали, он услышал голос родного брата. Закричал, и тот его услышал! Тот был майором, он отправлялся на фронт. Встреча длилась не больше минуты, санитарный эшелон пошел дальше, а второй остался.

Много лет прошло, как они снова увиделись. Я учился классе в восьмом, когда брат приезжал к моему отцу, они сидели разговаривали. Василий Васильевич, насколько я помню, командовал диверсионной группой в двести человек.

Отец перенес восемь тяжелейших операций по удалению осколков. Умер он в 1978 году, а в 69-м ему сделали последнюю операцию.

Он постоянно лежал в госпиталях и был весь изрезанный вдоль и поперек. Я только помню: его привезут ненадолго и опять увезут, потому что осколки гуляли у него по всему телу. У отца были правительственные медали, но одной он особенно дорожил – медалью «За отвагу».

Так вот, он отвоевал, был инвалид I группы, контуженный, а пенсию получал 48 рублей. Году в 70-м пришел к нему один глава сельского совета и говорит: «Вот ты воевал, а я пенсию больше тебя получаю, хоть и не воевал». И отец, он был мужик грамотный, взял и написал министру обороны Гречко. Никакого ответа ему не было, а через некоторое время почтальон принесла ему пенсию – больше. Он говорит: «Эти деньги не мои, я их сейчас израсходую, а потом возвращать. Как я буду жить-то?» И не стал брать.

Не несут и не несут отцу его пенсию. Хоть и тяжело ему было ходить, собрался он и поехал в райцентр, в собес. Спрашивает: «Почему у меня нет пенсии?» Ему говорят: «Вам приносили, вы от нее отказались». – «Это пенсия не моя». – «Нет, написано вам». – «А кто, когда прибавил-то?» – «Указание министерства обороны».

Меня всегда интересовал вопрос: «Пап, ты хоть одного немца сам в войну убил?» Он говорил: «Я стреляю, они падают, – может, я убил, а может, и не я, как я могу сказать? Но все же одного пришлось».

В начале войны знаете, какое у них было вооружение? Он говорил: «Дали нам каждому по саперной лопатке и одну винтовку на четверых». Вот так начинали воевать. И то сказали: добывайте, в наличии пока ничего нет. Вот они и стали

Во время одной из штыковых атак он ударил немца штыком и замешкался, ну, может быть, в ступор вошел. И в это время его самого проткнули, но не сильно, касательное ранение в бок.

Во время войны, отец говорил, действительно очень много немцев гибло. Но он всегда повторял: «Сынок, не верь, немцы были не такие трусы, как показывают в фильмах. Это была самая воинственная нация на тот момент, которая завоевала всю Европу, и вся Европа работала на них. У нас появлялась ненависть, когда мы наступали: мы видели, что они творили. Они были более вооружены и более подготовлены. А у нас... Дали нам ту винтовку одну на четверых – приклад топором обтесан, затвор не вынимался, нельзя было даже патрон туда загнать. В то время кто там проверял надежность этого оружия? Тяжело было».

Записала Ирина ТУМАНОВА

Фото из архива Евгения Семенова