Имена

Я живу на Северном с его основания

   Имена первопоселенцев, добытые в старинных бумагах, заботливо вписаны в энциклопедии района напротив многих деревень и сел. Вот только в статье о Северном их нет. Хотя и вглубь веков за ними забуряться не надо, просто приехать на Северный и спросить. Горстка первопоселенцев до сих пор здесь. Одна из тех, кто основал на двадцать третьем километре железной дороги, протянувшейся от Красного Яра в нутро тайги, поселок, – Мария Ивановна Тузова.
   Седьмого декабря ей исполнится девяносто! Она живет здесь семьдесят лет, столько, сколько Северному. На ее глазах превращался глухой таежный «страшный» лес в многолюдный рабочий поселок. Вставали на месте вековых лиственниц и лип дома и бараки, разделенные размашистыми улицами. Гудели тепловозы, извещая о прибытии. Чистыми, как у правильного хозяина, становились делянки.
   На ее глазах поселок и уходил. Закрылся леспромхоз, редели обжитые дома, от всего, что делало Северный самодостаточным, остались магазин да фельдшерский пункт. Лес захламляется, обочины дорог, когда-то подчистую обкошенные для скотины, обросли щетиной сорняков. Но то, первоначальное время, время первопроходцев Мария Ивановна хорошо помнит и сейчас.

Как Маруся первый раз железную дорогу увидела

   До войны линия с Красного Яра только еще прорублена была, и там клали рельсы. И там, на этой вырубке, были оглобли вот такие толстые березовые и черенки в штабель лежали.
   Пришли начальники к тяте и говорят: «Иван Яковлевич, хоть бы пару работников нам». А у нас работники один одного меньше. Николаю, наверное, тринадцать было, мне восемь. Нас двоих и оформили, хлеба два кила на день: Коле два, мне два.
   Пришли мы на эту линию. Тятя сделал козлы, ему кладет оглоблю, мне черенок, скобель в руки и шухри давай это все. Два-три часа – все, надо по хлеб идти. А идти на Красную Поляну. Шесть километров. В субботу на выходной дадут нам уж четыре каравая, он не смогает нести: «Айда, Манька, и ты со мной». – «Айда. Коля, ты мне покажешь, где железная-то дорога?» – «Покажу-покажу».
   Со шпалины на шпалину за им прыгаю, да босиком. До Красной Поляны не дошли немного, он говорит: «Вот тебе железная дорога». – «Чего? Какая это железная дорога – только железины лежат да шпалы». – «А тебе чего надо было?» А я думала прямо полотно железное. Думала, не по шпалам буду прыгать, а по полотну пойду.
   Все лето проработали мы с ним, а потом до нас доложили эту линию, и стал маленькой мотовозишко ходить.

Как на Северный попала

   Оказалась я на Трехжилом. Трехжилой – кордон на шестом километре железной дороги. Там я вышла замуж в 48-м году. Восемнадцать лет мне было. А в 49-м летом сюда нас пригнали.
   Здесь была конная дорога, и у конной дороги лежало дерево. Начальник Алексей Иваныч Карьяхов, мастер Михаил Иваныч Павлов, Саша Сумин, Никандр Николаич Полетаев, маркировал лес, это всё наши работники были. И начальник говорит: давайте сядем на дерево и сфотографируемся для начала.
   Хозяин у меня летом выучился на электрика, и привезли станцию. От этой станции шли кабеля, один к нам на эстакаду, пилы были кабельные. А другие по лесу, там лес валили. Поленья – на тепловозы и на Красный Яр, на реку.
   А в 49-м – рабочих-то много, жить негде – разрешили рабочим везти свои дома. И эту улицу, от почты, застроили – семнадцать домов на ней. А в 50-м году в мае дали нам вот эту квартиру, и это уже дома леспромхоза.
   Пришел вечером хозяин с работы, говорит: завтра поедешь со мной очищать квартиру. Утром встали в пять часов, Саньку в одеяло закутала, и на тепловоз. Сюда приехали, к маме забегли, мама в диспетчерской работала. «Мам, погляди на Сашку, я пойду квартиру глядеть».

А как здесь лес был – страшно было выходить на улицу. Лиственки, липа. И в таком глухом лесе вот эти дома были сделаны

Привел, полная изба стружек, ни окошек, ни дверей – вот тебе квартира. После работы хозяин все уделывал, двери, окна вставлял, стол вот на таких крестах сделал, а то на курбаше да на западне обедали мы с ним, курбашей много было после строительства.
   Приготовляла, приготовляла квартиру, думала, вся наша будет. Потом пришли печи класть перед Октябрьской: здесь топка, там топка. «А что это две?» – «А там тоже будут жители жить». Вот так Марья припечалилася.
   Октябрьская праздник пришел, хозяин скамейку строгает на полу, а я там противни разложила. Расхлапываю. Тепловоз: «Би-и-ип». Ну, к нам никто не приедет. И что вы думаете? Семь человек тут как тут. Открыли двери, Тузов тут ползает со скамейкой, я там. Хохотали-хохотали. Мужики разделись – ему помогать. Бабы – мне пироги начинять. Все, напекли, уселися и запели. Вот как было хорошо, весело. Вот с этого и начали мы жить.

Как Мария Ивановна в сваты ходила

   Поселок рос быстро. Двухквартирный Тузовых дом заняло четыре семьи, от «страшного» таежного леса ничего не осталось. Двадцать четыре бригады работали на 23-м километре по пять человек. А ведь еще и семьи у каждого. Два общежития с наплывом жителей не справлялись.
   Переселялись с Красного Яра, из деревень: и из Сухоречья, и из Тиханок, Большого Ивлова – со всех сторон люди наехали сюда. Мастера, механики, их после техникумов присылали. Больше сорока человек ветеранов было, мужики молодые все, здесь и переженились.
   – Поселок большой, а почему-то все бежали к маме. – Это уже Надежда Ивановна, дочь, говорит. – Нас трое у тебя, и еще два парня жили после лесного техникума, мама в сваты ходила.
   А сватать ночью ходили, в одиннадцать часов. Помню, Виктор Петрович говорит: «Марья Ивановна, если не пойдешь сватать, не буду жениться». И вот мама пошла, стучат:
   «Вот, значит, мы телушечку покупаем да сбились с дороги, пустите переночевать». Стала открывать тетя Нина, Людина мама, увидела маму: ой, нет, говорит, это местная, к ней и идите. Мама говорит, думала, меня раздавят: те давят дверь туда, а эти стараются пробиться.
   Пробились, сосватали телушечку. А телушечку-то подставили не ту, двоюродную сестру Людину. Жених говорит: я так переживаю, сейчас меня сосватают за Людину сестру. Другую, говорю, проси. Бабка начала: вот у этой рожек-то нет, да и вымечко небольшое, давайте нам еще показывайте.

Как работали, жили и праздновали

   Линия была только до водокачки сделана, а потом, когда поселок построили, дальше повели – до Арьи. А по лесу усы были. Главную ветку сделают крепкую, чтобы тепловоз проходил, а уж усы делают – мотовоз, полегче машина.
   Бывало. Травмировало людей. То пилой, то деревом где-то пришибет, то с тепловоза или паровоза прыгнут, – рассказывает Александр Иванович, сын. – Геннадий Баринов мне на лесовоз хлысты грузил. Хлысты по двадцать метров, на лесовозе везешь, они по земле тащились. Он пачку взял, погрузил на лесовоз, и одно дерево попало помимо коников, он решил его поправить ломиком, оно сыграло и ему по плечу. Куда деваться – лес, работа такая.
   Прям у этого дома был колодец, большое колесо, бадья на два ведра. На весь поселок один колодец – день и ночь скрипит и скрипит, все носят-носят.
   У нас и колонка потом была на весь поселок одна. Папа еще качал воду, – добавляет он же, – вода отстаивалась в чанах, большие деревянные чаны были. Скважину пробурили, водокачка стала. Колодцы с колесами и забросили.
   Отец на станции работал. В четыре утра он зажигать ходил, в девять выключал, а вечером опять так. Вдвоем работали, по смене. В любую погоду, в любое время года надо было прийти. К трактору был генератор подсоединен, а этот движок надо было завести в любой мороз. Только тогда свет появлялся.

   Сказали, праздник у вас будет Победа – не Октябрьская, не Май, Победа. Когда из деревень гости шли, мы ходили на Черташку их встречать. Смотришь: это к Сусловым идут гости, о, а это к нам идут! С деревьев слезали и встречать

Как школа появилась

   Школа, клуб, столовая, контора. Фельдшерский пункт, где работала Зинаида Михайловна Ретина. Днем и ночью к ней обращались, никогда никому не отказывала. Баня была общая кирпичная. Два общежития были, садик, почта, холодильник, а до этого у нас даже и пекарня была своя.
   Школу-восьмилетку открыли в конце шестидесятых. Первый директор – Юрий Леонидович Девушкин со своей командой приехал, с молодежью.
   Классы были наполнены. Семьдесят учеников только до четырех классов было. Три учительницы: Валентина Михайловна Рожкова, Софья Ивановна Баринова, одна с Воздвиженского – Александра Евгеньевна. Она могла переговаривать, пародировать.
   В туфельках намерзнутся в школе, а в общежитии дров-то нету (его называли Дом учителя), и они бегут ко мне, скорей все бросают и на печь. «Марья Ивановна, хоть самовар ставь, грей скорей нас давай». Юрий Леонидович, когда он придет туда осматривать их, дров им наколет.

Как Северный Северным стал

   На шестом километре от Красного Яра был кордон Трехжилой, на тринадцатом – Красная Новь образовалась, настало время и двадцать третьему имя дать.
   Я в 52-м родилась, так у меня в свидетельстве о рождении лзу написано, – рассказывает Надежда Ивановна, – лесозаготовительный участок 23-й километр. Двадцать третьевской меня звали. Когда паспорт предъявляю, надо мной все смеются: а под каким пеньком вас нашли?
   Когда новый паспорт стали давать, я говорю: у нас же нет этих лзу, меняйте.
Он был, кстати, сначала поселок Северный-2. Три поселка таких было в области.

Как Тузовы медвежонка держали

   Медвежонок еще был у нас. Убил дядька один медведицу, привез мне хозяин ребенка, мало своих. Вот народ в воскресенье гуляет – он ходит, мурлычет, дайте ему или конфеточку, или сахарку.
   Кино было детское в два часа, я на реку ушла, а этим надо в кино идти. А медвежонок куда? Взяли веревку толстую и за шею его привязали к огороду, сиди тут.
   Я на пруду-то мою, а мне говорят, медвежонок у вас не задавился ли? Бросила все, бегу. Вы бы видели, то ли медвежонок, то ли ком грязи. Задавился тут. Я перерезала веревку да давай его мыть, промывать. Он невладенный. Думали-думали. Сахару помочили и к губам. Открыл глаз один, глядит, чего дают ему, все, выходили мы его. А в августе сенокос, надо идти на весь день нам, и мы отдали, за реку дядьке.

И скотину

   Колхоза на Северном не было, а скотину все держали, у всех и корова, и теленок. Целое стадо большое было. Все делянки серпом выжнешь, по дорогам все травы были скошены.
   У меня все на сенокосе с двенадцати годов. Внуки в десять лет научились. Олежка Валин не любил косить, все силом его, силом, но все равно притыривала. В армию пошел, написал: вот выстроили нас, баб, и сказали, кто косить может, выйдите из строя. Баб, вышел я один, никто не умеет. Я говорю, ну вот, пригодилось тебе там.

Как все к закату клониться стало

   Милая, хорошая, я вам скажу, мне замечать некогда было: трое свои, да вот соседка устроилась работать в магазин и Марьивановне преподнесла двоих. Так чего творилось, я не знаю ничего.
   А творилось вот что: все закрывалось, рушилось, пустело. Остались в поселке самые стойкие или отчаявшиеся. К какой категории Марию Ивановну отнести, и вопроса не возникает – к трудностям да вызовам не привыкать первопоселенцу.
   Летом у нее, как раньше, многолюдье и суета: внуки, правнуки. Да летом весь Северный вспоминает свою кипучую молодость, годы, когда роняли лесорубы необхватные стволы, гудели тепловозы, праздновали люди Победу.

Ирина ТУМАНОВА
Фото автора и из архива М. И. Тузовой