Фитиль / Новости

В Лалакине скоро не полалакаешь

 Окончание. Начало в № 25 от 24 июня 2022 года.

Земляки

О писателях Федоре Малове и Леониде Безрукове, уроженцах Лалакина, Галина слышала не много. Потому как родилась в Чернышихе, а здесь с мужем прожила тридцать один год. Это покойный Константин хорошо знал выходцев из родной деревни.
Все, что узнавала об именитых земляках, со страниц нашей газеты.
– Я «Воскресенскую жизнь», когда она попадает сюда, читаю от корки до корки. Выписывала бы, да возить ее сюда никак, – делится Галина.
Я же позволю отвлечь внимание читателей на знаменитых литераторов, родившихся на этой земле.
Кто такой Федор Малов, в нашем районе сегодня помнят едва ли единицы. Да что там, в его родной деревне, где советский писатель родился 120 лет тому назад, и помнить-то о нем осталось некому.
 Когда-то обжитой куст деревень – Лалакино, Урубково, Емелино, Борисовка – упрямо стремится в небытие. Где-то еще тлеет жизнь, но, увы, в большинстве из них костер угас, залитый дождями перемен.
Выходцы отсюда в простонародье именовались «чугунками», а все дело в том, что проходила здесь чугунка – рельсовая дорога на конной тяге. Нет ни чугунки, да и чугунков уже наищешься в нашей округе.
Так о чем же писал знаменитый земляк? Между прочим, поработавший даже председателем местного сельсовета. А до того – работал в лесу, подручным слесаря, жестянщиком, кочегаром, плавал по Ветлуге лесогоном, приемщиком леса, мотористом. В зимнее время становился лесником, работал смазчиком вагонов на лесовозной узкоколейке. Я неслучайно перечисляю это все. Вот откуда у писателя тонкое чувство человека труда, позабытое ныне.
Молодого человека заметили и направили на учебу в Литературный институт. С 1925 года выходят его книги: «В лесах зеленых»,  «Преступление Афоньки», «Деревенское», «Валерий Гаврюшев» и другие. Его книги переведены на немецкий и чешский языки.
Будучи спецкором «Известий», «Комсомолки» и «Литгазеты» Федор Иванович объездил буквально всю страну. В книге «Поездка на Кантегир» писатель раскрывает нам южные районы Центральной Сибири и Хакасию. Большое место в его творчестве посвящено родным краям. Людям и природе Закерженья и Поветлужья. В «Краю Берендеевом» читателю открывается красочная картина жителей лесных деревень.
Я думаю, что в ближайшее время мы опубликуем на страницах газеты отрывки из его произведений, в которых рассказывается о наших местах. Ведь разве можно пройти мимо строчек, как автор путешествует с председателем заготконторы в Нестиары, минуя знаменитый Хазов ключик. Скольких людей уже нет, а знаменитое болото есть. Как нынешняя Огородная лесная речка была Городной, Опча – Вопчей. А Марковская мельница. Нет, мимо этого пройти, дорогой мой читатель, никак нельзя.
Леонид Безруков тоже уроженец Лалакина. Родился здесь в апреле 1930 года. В конце войны переехал в Горький. Учился в школе фабрично-заводского ученичества, работал монтажником и электриком на Горьковском автозаводе. В его же трудовом послужном списке должности сверловщика, слесаря, бригадира мастерских. И при этом литературная работа. Любовью к ней он обязан своему земляку Федору Малову, который, будучи в родных краях, подолгу общался с отцом Леонида.
Его зарисовки просты и ярки, в них не пропадает тот народный язык, к которому мы привыкли и который, увы, исчезает теперь на нашей воскресенской земле.
В повести «Далекое детство» описываются военные годы в Лалакине глазами 12-летнего подростка. Переживания, впечатления и надежды. И наши, наши места. Эвакуированные в Воскресенском. Базар военных лет. Это стоит почитать.

В «Древе жизни» Леонида Михайловича собраны беседы, сказы, житейские истории. Кажущаяся простота в них соединяется с глубиной и внутренними смыслами понимания жизни крестьянством. Когда бытовые и трудовые тяготы становятся не тяготами, а духовными истинами. К ним и стремится простой человек

 Я надеюсь, что к творчеству Безрукова мы еще вернемся на страницах нашей газеты. Если не читать, то знать о нем нам нужно. Хотя бы потому, что это был паренек из замолкнувшей сегодня, но значимой для нас деревни Лалакино.

Разговор на фоне журчащей воды

С неожиданно наступившим летом деревенская затравеневшая улица наполнилась полчищами изголодавшегося гнуса. Но нам к этому не привыкать. Поэтому гуляем.
Галина ведет нас в конец своего усада посмотреть на Швею. Отсюда она берет воду на бытовые нужды. А за питьевой – ходят на ключик. Центрального водоснабжения здесь никогда не было. Был колодец, да только, пригорюнившись, упал.
– Еще при муже двор поехал. Теперь он упадет. Кто сделает? – Никто.
В огороде небольшая тепличка. 
– Все так-то было, – в прошедшем времени рассказывает об огородике Галина. – А теперь чего?
Почва в Лалакине очень сырая, буквально наводопелая. Поэтому посадочную здесь проводят поздно.
 Взгляд привлекает чугунная посудина, которую Галина использует как емкость для воды. Настоящий музейный экспонат. И отлита, верно, была где-нибудь в поветлужском чугунолитейном заводике. Может, и у Швеи в Левихе.
– Вот у нас Швея-то наша. Конечно, она не такая была. Бобры загатили всю. Как у ключика, там такая гать. Вот кого надо дамбы-то строить – наводнение не страшно. Ее Швеей-то и зовут, что она туда-сюда петляет. Вот туда мы ходим за грибами, – показывает наша проводница. – Раньше и рыба была, а теперь не знаю… Через бобриную гать рыба не перепрыгнет.
Весной речушка разливается по луговой ольшаной пойме, но до баньки Маловых не доходит.
Идем по улочке к ключику. Вспоминаем фамилии живших когда-то здесь людей. Вслушиваемся в них.
– Мокичевы, Деулины, Тихановы. Тетя Маша Пудова была. Герка был Безруков. Может и родня другому лалакинскому писателю, Леониду Безрукову. Тоже умер. Но все лопали-лопали, все передоз-передоз… – с тоской рассказывает последняя жительница Лалакина. – А у Кости-то рак  бронхов, болел, но не говорил. Скрывал, наверное.
– Вот здесь за стариком ухаживала два года. Последний он умер. Иван Васильевич Жилкин. 42 года на подсочке проработал и прожил 82 года. Вот в этом доме квартировали лесозаготовители из бригады Вити Ветюгова. Потом печь тут упала, потом сюда перешли, а здесь крыша худая, мочило. А потом Ваня умер, так вот здесь жили, – продолжает Галина. – Это Махаловых дом. Коля Махалов работает у Боковой мастером. А родители дядя Вася с тетей Таней умерли. Коля приезжает иногда, осматривает дом.
Возле дома Махаловых стоит особя колодчик. Смотрим на свое отражение в черной лалакинской воде. Задумываемся…
– Зимой дорогу, как заметет, чистят. Надо отдать должное. Боков обязательно трактор присылает. И даже к ключику чистили, – говорит Галина.

Взор упирается в одинокий кассетный почтовый ящик. Он скорее бутафорская декорация к картинке обесчеловечившейся деревни 

 Раньше сюда привозили письма и газеты, когда народ был. А теперь на почте уже знают, что никого здесь нет. Есть, правда, узбеки прописанные, о которых нам рассказывает собеседница.
– Что интересно, цыгане на металлолом не берут, – глядя на почтовый ящик, отмечает Галина. – Боятся!
Цыгане отдельная беда покинутых деревень. В заброшенном здании лалакинского магазина даже есть весьма нелестное послание к ним. Причем писал интеллигентный человек. Закончил все постскриптумом…
– А дальше туда вот Урубково, – показывает рукой Галина, – но туда в этих башмаках не пройдешь. Сыро. Это урубковские – чугунки. Насыпь-то от чугунки-то осталась. По ней и в лес ходим. Эта дорога идет между Урубковым и Лалакиным, где раньше был мост. Чугунка уходит и на кирпичник и за Швею, которая как раз в Урубкове и начинается.

Грез о будущем нет

На мой вопрос, какой видится последней ее жительнице судьба Лалакина, ответ слышится печальный за безысходностью.
– Никакой. Ее нет. Лалакина-то нет. Дома падают. Цыгане приедут и наши дома разграбят. Они же по всем домам, по всем помойкам, везде-везде, все железо ищут. Ругаемся, выгоняем. А толку-то. Одни уезжают, другие приезжают. Дома-то все купленные. Вот этот куплен городскими. Следующий дом там купленный, но мы хозяев-то не видели. Ездила еще одна старушка там вон в дом, а ей 85 лет – так и перестала ездить. Не смогает. В соседнем Урубкове живет один мужик, занял ничейный дом, в нем и живет. Картошку посадил, поросенка держит. А то еще один пасечник. Пасеку сделал в Урубкове. У него ульи стоят. Я вот позавчера туда ходила. Приезжает иногда этот Вася. А так никого нет. На три деревни: Урубково, Лалакино, Борисовка.
Так что нету деревни, нету. Много таких-то деревень. Девчонки-то ездят, нам продукты-то возят, так они много деревень объезжают. Зимой по одному-два человека живут в деревнях.
– Я все Косте говорила, Боков нам квартиру даст. Он говорил: «На кладбище». И попал на Задворковское кладбище. Быстро. Полчаса каких-то.
Вот таким получился наш репортаж из Лалакина. Полалакали… Но с осознанием, что здесь, наверное, в последний раз. Отвоеванная у природы земля порастет, дома падут как пораженные воины. И встает вопрос не почему, а зачем?
И все же веселая нотка в разговоре получилась. Галина показывает на аккуратные скирды кирпича у дома и шутит: «Вот вам сувенир – из Лалакина. Возьмите кирпичик на память».
Прощаемся у крылечка. Стрекочут дрозды над поймой Швейки, нудно жужжит и докучает гнус. И последние слова. Все, пропала деревня.

Иван ЗАМЫСЛОВ

Фото автора, из архива автора и Сергея Марцева