Сельский вестник / Новости

Встречи в Сухоборке

 Название этой деревни говорит само за себя. Хотя и нет уже давно бора, но место высокое над Ветлугой рекою. И именно оно, как и много подобных лесных рейдов совсем близкого, но не возвратимого прошлого, когда-то пахло сосной. Как поется в замечательной нашей песне «По реке Ветлуге». И время тоже самое на календаре – плотогонное. Только нет уж больше плотов. Найдут кусок разбитого энтузиасты в низкую межень и, упиваясь, радуются.

По снегу

Первая наша встреча здесь состоялась еще по снегу, как говорят в деревне. Благодаря Оксане Барматовой мы попали к Надежде Александровне Костровой. Как она сначала представилась нам «Надя». А Наде идет 89-й год. В доме полный порядок и уют. Что-то задевающее и трогающее на уровне тонких материй такой чувственной ветлужской души. Это и не объяснить на словах, только прочувствовать.
– В девчонках-то не в Сухоборке жила. В Высоковке. Здесь замуж вышла. Хозяин умер шестидесяти годов. От инсульта. Зиму работал на тракторе, а летом на катере- на БМК («буемки», – произносит собеседница). Мы свивали лес под Сосновкой, а он нас на катере привезет-увезет. Чаленья поставит. Сын от инфаркта умер в пятидесяти годов. После армии в Чебоксарах жил. Невесту там себе нашел. Уехали на Украину в Антрацит. В шахте работал. Оттуда уж насильно его домой справили – приезжай домой, не надо в шахте работать. Жил со мной. С женой разошлись, ёй надо было к матери в Чувашию, а он не поехал туда. Так и разлетелися… – рассказывает свою жизненную историю Надежда Александровна. – Вот и живу одна теперь. Никого больше нет (плачет). Не знаю, как доживать буду. Ладно вот, Оксанка-то еще ходит. Дров натаскаёт.
Несмотря на возраст, Надежда Кострова в прошлый огородный сезон все делала сама. Картошку соседка Римма Припорова ей посадили. Не смогала. А до прошлого лета все сама. И окапывала. И выкопала сама. Пусть и немного.
 – В молодости-то скотину держала. Все на мне было – и огород, и скотина, и дом. А он, бывало, покойный, придет, так токо брался за топор да свое дело делал. Рада бы вот умереть, да смерть не идет… Вот бы и умереть, весна-то пришла, земля оттаяла, – а сама со слез на смех переходит!
Вспоминаем славное прошлое Сухоборки. Был магазин. Пекарня на берегу, где пекли вкусный хлеб – «рядом не поставишь, как теперя». Вручную пекли. Садик у самой дороги. Леспромхозом были выстроены здесь клуб и общественная баня. Столовая на поселке. Начальная школа на бугре, как спускаешься с горы. Но мало она побыла – перевели в Докукино.
Под горой кипел большой рейд. Народа много работало. Зиму на лесозаводе, а летом на свивке чаленьев.
– Под Сосновку возили машины лес. Наведут, например, пиловочник, так пиловошник. Есть боны, тут пиловошник, рядом, например, стройлес, по-тоньше. Как наведут чаленья-ти, две шестеры – поворы были, их свиваешь проволокой. А потом в счалы шланговали мужики и отправляли. Придет катер – упрет!
А самое удивительное, что все это делалось не посуху, а на воде, отмечаю я для себя.
– Сперва-то жили с им там, как идешь на Красный Яр, поселок был – Поляны. В три ряда были домики – улица. На поляне построили, и Полянами звались. Он плотничал, домики делал, рубили. Там домик и дали, – продолжает разговор Надежда Александровна.
Спрашиваю: 
– Давно? 
– Давно! – и оба смеемся. – Двадцать годов было.
 Работала тогда Надя на той стороне. Опять не знающий не поймет – та сторона для нас – другой берег Ветлуги. Там, в Мирном, был Красноярский леспромхоз, позже объединенный с Воскресенским. Была УЖД. Сегодня о ней напоминают лишь насыпь и кое-где выросшие из земли железяки – запчасти. Ушло все.
Когда построились в Сухоборке, перешла на лесозавод в Воскресенский леспромхоз. Работала на обрезном станке. Пилили лес на доски, а Надя через станок пропускала, обрезала. Отсюда и на пенсию пошла.
– Тесу-то вот напилят неть что. На лесозаводе-то штаблей! Погрузка всю весну. Со всех рядом деревень придут – доски таскать вручную на баржи. А потом стали краны приходить и грузить баржи.
В молодость Надежды много людей жило в Сухоборке. 
– Все дома. Жили. Много было народу. Много. А теперь все примерли, одна я, наверное, осталась, эка-та старая (Смеется). Уж только дачники домов нараскупали.
Раньше выбирались из Сухоборки в райцентр не часто. 
– Бывало, то в больницу. То чего-нибудь. Теперь никуда не способна, ослепла совсем. Сделали две операции на оба глаза и оба не видят. Чуть вот вас вижу.
– Ветлуга была хорошая, чередная, пароходы ходили волжские. Плоты водили. Бывало, еще на постеле лежишь, а уж пароход дудит: поднимайте железо, поплыли! Весело было. А теперь все заглохло.

 – Тяжело было работать, – делится Надежда Александровна, а сама смеется. – Ведь теперя послышу по три дня выходные ,и по неделе, и всяко. А нам ведь тогда и одного-то выходного почти не давали. Только говорили: «Надо план выполнять», а то ничего не заработаем. Тяжело работали. Да и дома-то все дела ведь были. Ой, поработано было. И как это токо я сэколь время-то зажилася не знаю. Вся изломана.

Говорю, что у вас порядок. 
– Да не больно порядок, да куда денесся… Надо как-то шарашиться.
С фотографии на стене смотрят двое молодых: Надежда и ее муж. Такой вот привет из прошлого.
Я про себя думаю, зачем мои слова, когда такие прямые речи моих собеседников. Такого и слова-то, говора не услышишь даже в Воскресенском, а здесь на светлых окраинах ловишь его, черпаешь, как воздух и надышаться не можешь.
Надежда Александровна, провожая нас, закрывает распашные двустворчатые дверцы на своем уютном крылечке и спрашивает: 
– И куда теперь меня? 
– В газету, – отвечает ей Оксана Барматова. 
– Эку-то страсть, невозмутимо, – констатирует Надя. А я возражу! 
– Никакая не страсть. А доброта, труд и нелегкая доля – вот портрет человека.
С грустью проходим по Сухоборке. Оксана показывает нам место, где стояла пекарня. Сейчас это стена ивняка. Как стена непонимания между прошлым и будущим России. Где безлюдный пейзаж контрастирует с гламурным «Х6» БМВ.

В цвету черемух

 С первыми робкими цветами черемухи терпкого ветлужского аромата и под распевающегося соловья мы приехали в Сухоборку снова.
Как и многие наши деревни, она не то чтобы делится на два лагеря, но состоит из двух категорий – коренных и дачников.
Следующего нашего героя мы застали за посадкой лука. Весенний день год кормит – не переплюнуть эту народную мудрость. Огородные дела дачнику приятны, и рассада в доме ждет теплых дней, чтобы переехать в огород.
 – Как Робинзон – сам посадил, сам вырастил – почти натуральное хозяйство,  - смеется Владимир Ерофеев. – Сам съел. Мечта еще гусей завести.
Двадцать с лишним лет как он - художник. Владимир Васильевич Ерофеев здесь обосновался на летнюю жизнь. Зимой он живет в Новом Доскино, а на сезон – сюда в Сухоборку.
– Всегда меня тянуло на Ветлугу, приезжал к дяде в Асташиху. Здесь такая девственная природа, раньше рисовал и работал на Керженце. Там слишком людно, как на Белых камнях, а здесь глухомань такая. Что для художника главное – вода, лес. Река, море. Природа, деревня. Я такой деревенщик, деревню люблю рисовать, старину.
В работах Ерофеева, который, кстати, выставлялся в разных нижегородских галереях, присутствует доля фэнтези. Сюрреализма. В нижегородском отделении Союза писателей выставлялся его ветлужский триптих. Одна из работ иллюстрирует широко известную легенду о девушке Луге и татарском хане.
На следующей картине «Удачная рыбалка» изображен рыбак (прототип которого сосед Владимира), рыбачащий с подъемником и вытаскивающий из пучины речной … русалку. Каждый рыбак мечтает поймать рыбу покрупнее, а тут такое!
На третьей картине осенний снегопад. Сысуевский остров. Борьба стихий, круговерть. Лоси плывут с лосенком, поверху гуси-лебеди. А по острову как бы сказка – медведь гуляет. Все в одном.
– Мистические персонажи рядом с нами. Все это существует. Измерения эти все. Да я и сам ощущаю это. Когда нарисовал икону себе в дом, изба даже изменилась, воздух другой стал. Мысли свежее, - рассказывает Владимир
Кстати, дизайн обложки книги стихов Михаила Кондратьева, о котором мы недавно рассказывали нашим читателям, делал именно Ерофеев.
Кроме холста, Владимир Васильевич увлекается охотой как на дичь, так и тихой. Так что в пору идти за появившимися строчками и сморчками. Тем более, что они даже песчаные берега Ветлуги облюбовали.
Участок Ерофеева выходит к реке. Там у него лодочка, пристань своя.
– Каждую весну, кстати вот вчера тоже, смотрю в окно – дождь, а Ветлугу переплывают лось и лосенок, - говорит хозяин.
По огороду разбрелись разные неведомые чучела и животины, выполненные из дерева и других подручных материалов – мастер он мастер и на холсте и на земле.
За годы, что живет здесь художник, деревня изменилась к худшему, сетует он. – Раньше приезжал в XIX век. Левитаноские места. Левитан мой любимый пейзажист. Избы. Покосившиеся баньки. Заборчики такие. А сейчас профнастил пошел, дикие эти заборы, железо по глазам бьет. Нет уже близости к природе.
– Если только трудиться, то можно на Ветлуге и натуральным хозяйством прожить, – продолжает Владимир. – У нас вот Легановы, дом которых на берегу, практически так и живут.
Летом Владимир Васильевич собирает материал, делает наброски, этюды и акварели, а зимой пишет картины. На акварелях много цветов. Художник их любит и сажает на своем огороде. Но такие аскетичные, берущие за душу золотые шары, – вот она картина угасающей деревни. Приедешь бывает, уже и нет селения, а эти неприхотливые цветы тянутся к небу, как память обо всех ушедших с нашей земли.
– В современной России художнику живется хреново, честно говоря. Провинциальному художнику тяжело. В Москве полегче, выставки и работы покупают. Лет пять назад, когда всей этой ситуации не было, еще все шевелилось, – рассказывает Владимир Васильевич.
В его планах организовать выставку в Воскресенском. Тем более здесь уже выставлялся его ученик Александр Важнев. Районный центр художнику нравится. Краеведческий музей, набережная. Он его сравнивает с Костромой, где оканчивал худграф Пединститута. Только торговых рядов не хватает, как во время съемок Никитой Михалковым «Жестокого романса» по мотивам Островской «Бесприданницы». Народ такой чистый. Приветливый.
Есть и прозаическое в любви заезжего художника к нашему поселку. В прошлом году он лечил у Олега Шагина зубы и просил передать стоматологу привет. Просьбу с улыбкой выполняем.
Соседи у Ерофеева разные. Так, наверное, и должно быть. Один отгорожен высоким профильным коричневым забором, имеет свой спуск с каменными лестницами к реке и кругом видеокамеры, даже у берега Ветлуги. Чуть не у уреза воды. Другой сосед, хотя и держится на дистанции от репортеров – времена такие, но все же беседует с нами.
Евгений Михайлович Бойцов всю жизнь трудился на Горьковском станкозаводе. На разных должностях. Последняя  - главный конструктор. И вот уже 32 года, как жизнь связала его с нашей Сухоборкой.
– Когда мне исполнилось сорок лет, понял, что кроме городской квартиры нужно что-то для души. Сам я родился в деревне. Когда работал, приезжали на выходные, а сейчас полгода живем здесь.
В огороде посадки экзотической туи и других декоративников. – Само собой получилось, жена этим занимается. Без огорода жить в деревне нельзя – грех! Привозить с рынка овощи – это не нормально.
Теплица у бывшего главного инженера с подогревом, как и полагается технарю. Ему интересно выращивать теплолюбивые огурцы. Особенно в такую неласковую нынешнюю весну. Однако всегда получается.
В Сухоборке мы оказались после дождя. На луговине в миг все зачавкало, по первой нежной травке, омывая ее, в огородах потекли ручейки. Словно бетон не принимает эта земля воду. Дачники это сводят к наличию родников. Но позвольте, берег-то коренной. Загадка – не иначе!
Владимир Ерофеев вспоминает местного жителя по прозвищу Боб. – Интересный был, Вячеславом его что ли звали. Колоритный мужчина. Рыбы наловит на свой подъемник и ходит по деревне, постоянно поддатый, продает ее. А голос у него такой грубый и переходящий на визг, как вот у Ельцина был. Шея квадратная, лысый – испугаешься, щас резать будет. А он очень добрый мужик-то, только внешность такая. Настоящий вурдалак-упырь. Но проницательный очень был. Взгляд, как рентген.
Сестра у Боба в Грецию уехала, а сам он недавно умер…
– Здешние жители прикрытые маленько, – делится Володя. На Керженце страообрядцы в основном закрытые. А здесь то ли природа жесткая такая северная, выживаемость, отпечаток дает на людей, на характеры. Народ в себе.

Свои

 Вдоль реки по деревне идет набережная улочка, а вот обустройства улицы Главной сухоборчане ждут в этом году.
По этим улочкам мы и переходим от дачников к знакомству с оседлыми жителями. Юрий Анатольевич Семенов (зять дяди Коли Леганова, о котором нам рассказывал Ерофеев) хоть и приехал к нам из Чувашии, но по-заправски местный. Это в его дворе корова, 14 голов овец, поросята, утки и курицы. И 15-сильный мотоблок – настоящий работяга для тружеников земли.
– В магазин все равно надо идти. Хлеб печь – иногда печем. Но без магазина как?! – рассказывает про деревенскую жизнь Юрий. – Стройматериал покупать надо. Пенсия есть, так на нее и живем. Работал вот в Леспромхозе в Калинихе, но уже второй год как уволился. Помогаю дачникам. Молоко, мясо, яйца им продаем. Даже не хватает! Руками-ногами отбирают молоко!
В их большом доме живут ввосьмером. Пятеро внуков, дочка, жена и сам хозяин. Дети ходят в детсад и школу в Богородское, куда их и возит и забирает обратно Юра. По его словам, Сухоборка еще живет, по сравнению с другими деревнями. В 35 дворах постоянно люди. Семьдесят человек точно есть.
Пока мы беседуем, приведший нас к Юрию художник Володя нещадно договаривался о покупке заветного навоза, так нужного на земле.
 А Юра при этом невозмутимо продолжал:
– Первый раз приехал сюда еще на «Заре». В 1992 году. Постоянно живу с 2006 года. С родными всегда по-чувашски разговариваю, и жена меня хорошо понимает.
Просим его побыть в роли переводчика у журналистов. «Воскресенский район - самое лучшее место на земле» – «Воскресенск райони - питилайх район Нижегородскай область нде», – спокойно чеканит Юра. «Воскресенская жизнь – штука интересная!» – «Пурнусь пиде шутлемар лайх!»
– Я сейчас в город не хочу, – продолжает на родном языке Юрий. – Отработал. Работали в Химпроме в Новочебоксарске, где и познакомились с женой. Теперь работаю на земле. Сено косить проблем нету. Один я кошу здесь сейчас. Хоть сколько коси. Хочешь побольше, финансов не хватает, сельхозпродукция – она видишь все равно же не дорогая. Строимся вот потихонечку.
Знакомство с коренными продолжаем с Тамарой Александровной Масловой, которая усердно гребла лужайку возле своего дома от остатков колотых дров, справедливо сетуя на их дороговизну. Козочки уютно и мирно полеживали у сарайки. Наконец-то, появилась картинка родной деревни, и мы с Серегой повоспряли.
 Тамара Александровна родилась в соседнем Сысуеве 72 года назад, но поскитавшись по Родине, обосновалась в Сухоборке.
– Я почему люблю скотину-то. Я же по молодости заканчивала ветеринарное училище в Васильсурске. Туда еще на пароходике добиралась. На «Ястребе», на «Ласточке», – рассказывает нам она.
Уезжала и в Крым, и после учебы в колхоз в Ноле, где председателем был хороший дядечка Капитон Петрович. А когда колхоз соединили с Большим Иевлевым, сразу же вернулась сюда. Вот она какая русская женщина с берегов Ветлуги. За ее плечами не только рабочие будни, но и семья, и эти бесконечные огороды, скотина и семейный уют.
– Не знай. Сколько раз я пыталась уезжать, нигде не могла привыкнуть, рвалась домой всегда, мне дома лучше. Люди простые, все свои. В Крыму-то все по за заборам, хоть чего хош делай – хоть умирай, хоть живи. Дочка вон, Марина Дружинина, рядом в Сысуеве скотину держит – отсюда видно трактора стоят, – делится с нами Тамара Александровна. – Людей-то очень мало. Только вот дачники. Это дачники, – показывает рукой на улицу Тамара Александровна. – Там никто не живет,- раскрывает она деревенский распорядок. – Там вон дачники. Мало народу здеся. Вымирают. Кто пьет, кто старики. Много от вина примерло людей. Работы нету. Где? Ездят то в Воскресенское, то по вахтам. Я работала в Леспромхозе, большей частью в столовой. 

Интересно было, работали. Все трудились. Зарабатывали, сколь уж заработали. Пенсию вот только маленькую заработали… Все опустело. Хоть ладно дороги есть. Раньше дорог не было. Работа была. Старалися.

Улочка ведет нас в сторону Нагорного. На перекрестке, с пробивающейся из-под жухлой прошлогодней травы снытью, натыкаемся на останки часовенки-киота. Тут же на одном из красных кирпичей в ее основании замечаем небольшой оттиск-клеймо мастера, подобное клейму на фундаментной кладке в усадьбе Левашовых.
– Я в школу ходила, так она стояла, – рассказывает про часовенку Тамара Александровна.– Хорошая, повыше только раньше была.
В самом конце улицы у одного дома развевается триколор, а напротив красное полотнище ушедшей страны. И деревенская дорога посредине, так и неопределившаяся куда же вести по ней. Пустующая лавочка с великолепным обзором на Ветлугу. И никого. И никуда.
Возвращаемся, а нам вдогонку кричит бабушка: «Лен! Лен! Что ты ко мне не приходишь?». Хоть мы и не Лены, но подходим, чтобы выслушать человека.
– Восемьдесят третий год. С глазами чего-то сделалось. Я не вижу. Маленько вижу. Не узнаю. Да и людей-то не знаю никого.
Родилась Валентина Файзрахманова здесь. Только судьба ее забросила потом в Лысково да и вернула обратно на родину.
– Мама умерла, все умерли. Родных у меня никого нет. Чужого мальчика взяла – без двух недель четырех месяцев. А он вырос, пьет, ничего не помогает делать. Я не смогаю. Падаю. Вот копала, картошки сажала вчерась, – вот такие деревенские дела.
Хватило тяжелого труда на долю этой женщины. Сельчане про нее вспоминают эпизод. Молодыми девчонками мешки отрубей возили, а Валя, видя как им тяжело, говорит: «Девчонки, давайте я вам отруби-то увезу!»
На таком смехе, сквозь глубокую грусть, впечатле ния. Наши о родных местах?! Наверное, должно пройти время. Когда покосившиеся, провалившиеся баньки-памятники по берегам Ветлуги контрастируют с беспрерывной работой «металлистов» на левом берегу по извлечению останков некогда служившего понтонного моста. Сейчас все сотрем с лица земли и заживем. Не получится, ребята. Так не бывает!
Прощаемся мы с Сухоборкой у бывшей школы и детсада. – Хороший был садик, я дочку водила, – рассказывает Тамара Маслова. – Потом школа тут была. И все – развал. Все растащили.
Прилично построенное белокирпичное здание с просторными кабинетами. Только окна, двери да полы исчезли, а внутри …  следов вандализма минимум. Это не здание бывшей милиции в районном центре, реконструируй и запускай в дело.
Когда-то в этих стенах жили детские голоса, смех, слезы. Первые чувства, первые пристрастия, первые ошибки. Признаки человеческого. Того, что безвозвратно уходит. И только маленькие цветочки черемухи и робко распевающиеся соловьи будут здесь снова и снова.