СОСНОВКА ВЫШЕ, ЧЕМ МОНБЛАН ИЛИ СССР ЖИВ!

| 18-04-2022, 11:13 |

Сосновку сегодня правильнее бы назвать Березовкой. Банально, зато точно. Так изменился облик деревни, названной пращурами в честь знаменитого дерева с берега Ветлуги.

На всю деревню здесь один старожил и две семьи дачников, отважившихся своей самарской диаспорой, как они сами себя называют, перебраться на постоянку в нашу глубинку. Вообще Сосновка – наглядный пример, когда количество с лихвой покрывается качеством. Это я о наших немногочисленных собеседниках. Каждый из них – это история. Поэтому расскажем и обо всех и обо всем.

Вере Степановне Москаевой идет 82-й год. Она коренная сосновчанка. На ее глазах прошла почти вся советская и теперь новая история этой деревни.
– Мама вышла замуж сюда в 30-м году. Одиннадцать лет прожили. Двоих мама родила. Девочка умерла, а я восьми месяцев осталась, когда война началась, – рассказывает о своем детстве Вера Степановна. – Папа уехал на войну. В 42-м году пришло: «без вести пропавший»… Одна воспитывала меня. Сняла со школы сестру младшую. Надо кормиться было. На «горы» ездила то с посудой, то еще с чем.
Была в деревне своя школа. Уже третий дом на этом месте стоит. Здесь Вера кончила три класса. Учительница, молоденькая девчонка из города Ветлуги, так и осталась в Сосновке. Замуж вышла – все по делу, говорит Вера Степановна. Потом восемь сосновских девчонок возили в успенскую семилетку, после окончания которой документов не давали. Привязывали к земле.
Зимой Вера работала на заводе Революционер. Это был большой поселок – магазин, контора, пекарня. Весной в половодье половину его заливало. Здесь делали стекло. Работало много народу: подсыпные, запасные, мастера сменные. Коньковы с Красной Звезды, Бовырины из Бовырина. Всякую посуду делали. В большом здании завода были верстаки, всегда горела печь. Каждая из девочек была на разных формах. Кто на банках, кто на халявах. Фонарное стекло делали. Халява – это шестнадцатилитровые емкости. Кто бы мог подумать, что в наши дни их название приобретет совсем иной, нетрудовой характер. Вера трудилась на кринках и ламповом стекле. Носила изделия в окальный круг, который постоянно крутил рабочий. Работали в три смены. Если надо чего, кувшин какой, то мастера все сделают. Маслобойничков всяких. Целые скирды продукции были. Отправляли все это на баржах по воде. За бой тары не ругали. Надуют «ыще»… бывает, и запнутся молодые девчушки, особенно под утро – спать хотелось в пять-шесть утра, вот и разобьют чего.
Стекольное производство начало хиреть, но появилось леспромхозовское.
– Пошли туда работать. В Сысуево на лесозавод. А весной только председатель туда бумажки: «Не пускать их! В колхоз давайте всех».

Так вся жизнь в колхозе и прошла. Был полуторагодовалый вояж на Севера. Но вернулась и крепко осела на родной земле, где в каждом доме было хозяйство

Сама держала двух коров, гусей, поросят по три-четыре, овец по пятнадцать штук. И с огородом всю жизнь. Уже тяжело, но на окошках рассада. Помидору вот рассеяла.
– Уже не смогала, но последнего на восемь пудов поросенка выкормила. Так вот еще две банки тушенки в морозилке лежат до сих пор. Сделала в ГИТО правую ногу и дала заповедь: «Господи, если будет нога ходить, обязательно поросенка приеду и куплю». Так хотелось. Но не получилось больше.
В наши окаянные дни модно говорить о выборе, о поиске, о призрачной любви. В молодости такие «завихрения» не пленяли деревенских девчонок военного поколения.
– Замуж вышла не за своего любимого, не дождалась… Прожила шесть с половиной лет и разошлась. Потом пригласили меня на рукобитие, сватовство то есть. В Сысуево – к Коле и Люсе Арзамасовым. Николай известный гармонист был. А Люся нам по старикам своя, – рассказывает Вера Степановна. – Погуляла, пошел меня парень провожать, хотел другой, а мне уж все равно – кто-нибудь, лишь бы волки меня не съели. А ночь-то светлая-светлая была. Какой-то Виктор Васильевич обнаружился. Дошли мы до крестов. Я ему и говорю: «Вот если ты узнаешь, который дом я живу, то я тебя пущу погреться». Он стоял-стоял. А дом у нас новый был, мы с мамой купили. А то ведь жили во времянке, когда папа оставил нас. Сруб срубил, времянку сделал. Некому даже скатать было. Все один. Виктор и говорит: «Вот в этом доме вы живете». Надо пускать. Была у меня четвертинка под сургучом. По рюмке с ним мы выпили. Обогрелись, посидели, и он пошел обратно в Сысуево на квартиру. Стал ко мне похаживать-похаживать. Так и затянулось. Потом уехал на родину, матери сказал: «Я вот познакомился с женщиной, дом очень хороший, скотины полный двор. Я, мам, женюсь». – «Ну так что, милый сын, женись. На вот тебе четвертную самогону из свеклы и ледюшку мяса». Привез он сюда, в компанию свою – и ледюшку съели, и четверть выпили. Приехал пустой ко мне, ничего у него. Шел 1972 год.
Виктор Васильевич работал в леспромхозе, 33 года трактористом. Когда лесозавод закрылся, ушел на «биржу», а оттуда на пенсию. Стали ноги болеть. Одну отняли, а через год и вторую.
– Третьего мая будет год, как его нет, – не скрывая слез, делится с нами Вера Степановна. Он меня не обижал. Выпить любил, но не пьяница.
А вообще фактурный был мужик. Довелось с ним видеться несколько лет назад. Познакомился я тогда с дачником Александром Дмитриевичем Догадовым. Военный пенсионер, интересный человек. Полюбивший наши края человек. Он меня и познакомил с Виктором Васильевичем. Сегодня дом в Сосновке Догадовы продают. С сожалением. И яркими картинами из прошлого. Одна рыбалка с острогой чего стоит.
Ниже Сосновки раньше было Исаково. Даже колхоз в нем свой был. Девять домов, а все хозяйство свое. Кони, овцы. Зажиточно жили. Почти у каждого свои ульи. Свой ток был. Но деревня выгорела полностью.
– Я в аккурат стирала, идут Головановы – избы в Ладыгине мыли. Говорю: «Чего там стреляет?» Думала, обметы горят. А это шифер уже стрелял. Один дом остался, его перевез вот сюда Владимир Аркадьевич, детский хирург, – рассказывает Вера Степановна, – Витька мой покойный перевозил дом-то.

Выгорели в июле 1981 года и Москаевы – за два часа шесть домов сгорело. Соседская девчонка-первоклашка по недосмотру нашла спички…

– Нас и дома не было, Витя на работе, мама с соседом Разживиным сено ворочали в лесу, а мы косили за деревней, – вспоминает Вера Степановна. – Пожарка приехала без воды: жара была, вылил на свой огород воду. Самоходка приехала, хотели нас спасти, шлангов не хватило.
Так и пришлось Виктору Васильевичу отстраиваться заново в Сосновке, где каждая березка знакомая. Перевезли дом из Чанникова. Родственников много было, всем миром помогли. С работы по 19 человек помогать приходили. Да, теперь ни людей таких, ни работ.
Вспомнила наша собеседница про интересного человека из этих мест. Эраст Ершов, который уехал в Козиково на лесоучасток, был лоцманом, водившим пароходы с Волги на Ветлугу. Дядя Веры Степановны тоже уехал в Козиково как опытный печеклад пекарских печей. Снова мы тесно соприкасаемся с соседями. Хотя какие мы соседи – одни мы на берегах Ветлуги. Объединенные общей рекой, одной историей и родными людьми. А остальное все сверху – напускное.
Провожала нас Вера Степановна частушками. У нее их собрана целая тетрадь – около трехсот житейских историй, переложенных на песенный мотив. Судьба девушки, отношения между мужчиной и женщиной. Вот реализм уходящей от нас деревенской жизни.

Как ни удивительно, но в Сосновке есть и новостройки. Александр Барматов из Сысуева поставил здесь дом на просторном участке посреди деревни.
– Хотел чем-то заняться, – рассказывает Александр. – Надо построить дом поближе к работе. Раньше работал здесь на турбазе транспортной инспекции.
Об Александре и Оксане Барматовых мы вам еще расскажем. Именно благодаря им наши вояжи по Сосновке, Сысуеву и Сухоборке стали насыщеннее и ярче.
К Александру Юрьевичу и Наталье Александровне Разагатовым просто так не попасть. Возле калитки стоит «Волга» с выдающими себя самарскими, 63-ми номерами. На воротечках, кроме таблички «Злая собака», штурвал и якорь. Наверное, речник? Так и вышло, но не просто водник. Выпускник Горьковского института инженеров водного транспорта и капитан дальнего плавания.
Мы бы еще долго стояли возле воротечек, не решаясь зайти, если бы не собака Лиза, увидавшая незваных гостей и едва не испортившая стоявшую на окошке рассаду, тянущуюся к весеннему солнцу.
Наталья Александровна родилась в Горьком. Ее отец рыбачил, проплывал по Ветлуге мимо Сосновки. Увидел этот дом. Купил. С того времени уже прошло полста лет.
– С тех пор этот домик то рыбацкий был, то расцветал, то… Выйдешь на пенсию, можно что-то делать. Приезжали сюда каждое лето. Не бросили дом. Муж капитан, дважды экватор пересек, – рассказывает Наталья Александровна. Она, между прочим, тоже человек незаурядный, доцент кафедры педагогики Самарского филиала Московского городского педагогического университета, кандидат педагогических наук.

Когда Александр Юрьевич вышел на пенсию, пришло понимание, что городская жизнь уже не для него. И вот это первая сосновская зимовка капитана Разагатова. А Наталье Александровне пришлось уже, как декабристке, последовать за мужем. Собаке Лизе и то город не по нутру

– И то и другое сложновато, – отвечает мне Александр Юрьевич на вопрос, что легче, экватор пересечь или перезимовать в Сосновке. – Ничего, справляюсь. Отопление печное, дороги нет. По сравнению с другим это мелочь. Главное, у нас есть желание. Огород, лес, речка. Я как-то беседовал с одним немцем, он мне показал свой спецкостюм, чтобы лазить в горы. Ботинки дорогие, клеящиеся к поверхности, за 1000 долларов. Вот он Монблан покорил. Снимки хорошие. Я слушал-слушал и говорю: «А у нас есть Сосновка. Ваш Монблан – это конец: достигли его – и все! А у нас Сосновка, лес, земля – конца нету! Поймите». Он: «Что это такое?» Показываю ему точку на карте. «О, ферштейн!»
– Поэтому нам Монблан не интересно, а вот Сосновка – это жизнь! – заключает Разагатов.
– После пожара в 1981 году, – рассказывает Наталья Александровна, – Сосновка из большой деревни, к которой приставала тогда «Заря», обнулилась. Летом еще дачники приезжают почти в каждый дом. А зимой наискосок живет моя подруга, бывший директор школы, коренная самарчанка Надежда Михайловна Попова. Уже три зимы, как она перебралась сюда. Курочек завела. Совсем сельская стала.
Не отстают в деревенских делах и Разагатовы.
– Лет десять назад кто бы мне сказал, что я сидение за компьютером променяю на прополку моркови, я бы и сама не поверила, – делится Наталья Александровна. – Есть проблемы с интернетом, поэтому мои дипломницы плачут, испытывая трудности при консультациях с научным руководителем.
Огород Разагатовых в прямом смысле заканчивается Ветлугой. Обветшавшей старой баньке по-черному на самом берегу пришла на смену новая. А старенькая так и маячит на сосновском берегу Ветлуги, словно не истлевший навигационный створ. Вдруг река оживет?..
Задаю вопрос: что для вас Ветлуга? Незатейливый. А Александр Юрьевич встает и уходит за чем-то. Через несколько секунд хозяин возвращается, и они растягивают полотнище своего усадебного флага!
– Вот что для нас Ветлуга! Мы этот флаг поднимаем с началом навигации. «Ветлуга – и, ветлуга – завры». А это наши фамилии зашифрованы. Усадьба Тумановых – это мои родители, Разагатовых – мы с Сашей и Соколовых – это дочка с мужем. А в центре изображение настоящего тура!
Из плавсредств резиновая лодка.
– Я на ней на мель сажусь, – шутит Александр Юрьевич. – Сложный Сосновский перекат сейчас смещается под берег. Папа мой еще стерлядь мог поймать здесь, – добавляет Наталья Александровна. – Сейчас этого ничего нет. Река умирает. Когда возродим это?
– Как мне это печально. Я бы мог еще научить людей. Ведь не вырастишь ты капитана – он сам не появится, – с болью за водный транспорт рассуждает Александр Юрьевич. Вспоминаем про славные ветлужские речные династии. Оказывается, капитан Разагатов был хорошо знаком с детьми капитана Евгения Васильевича Клюкина, Александром и Николаем. С Колей работал вместе в самарском пароходстве «Волготанкер».
– Знаю, как он ходил пешком от Васильсурска до дома. Пароход в низах вмерзал, и он с берданкой, распустив команду, шел сюда.
По Ветлуге самому Александру Юрьевичу ходить не приходилось. А вот Волгу знает всю – от Ирана, если брать грубо, и до Кандалакши и Питера.
Во время службы в Военно-морском флоте как раз таки и посчастливилось Александру Юрьевичу пересечь экватор.
– Я служил в очень серьезных войсках – на гидрографических судах. Что мы там делали, это до сих пор сплошные секреты. На судне «Абхазия» мы делали серьезные вещи. Это было давно, но они до сих пор серьезные.
Окончание следует.

Иван ЗАМЫСЛОВ

Фото автора и Сергея Марцева Инфографика Варвары Саркисовой